архиепископ Экский выступил с осуждением экского приюта, который не только был переполнен сверх всякой меры, но вдобавок еще и кишел людьми с хроническими болезнями. Ответственность за это архиепископ возложил на подрядчика, который получает в день пять с половиной су, но на заключенных тратит только два, кормит их скверно и впроголодь и не стремится обеспечить работой; все эти факты, прибавляет архиепископ, известны еще с тех времен, когда министром был Тюрго, одобривший закрытие приюта и предоставление свободы всем, кто там содержится801. В довершение всего подобные заведения наводят страх на жителей страны, которые не знают наверняка, что там происходит, но верят слухам и, в частности, известиям о том, как велика смертность среди заключенных. Поэтому в июле 1778 года субделегат Канского интендантства настаивает, чтобы интендант как можно скорее принял меры для улучшения гигиенических условий в приютах, в противном случае на соседнем кладбище будут постоянно появляться новые могилы, а недовольство народа будет возрастать802. В самом деле, смертность в приютах была выше среднего. На кладбище Сен-Дени между 1768 и 1792 годами на долю приюта приходятся 6329 могил, а на долю города Сен-Дени за тот же период – всего 3696803. Эта высокая смертность порождает в начале Революции слухи о том, что власти сговорились уморить народ голодом. Во время убийства интенданта Бертье и его тестя в 1789 году из толпы раздаются крики: «он сожрал народный хлеб», «он был рабом богача и тираном бедняка», а автор одного из памфлетов напоминает, что во время министерства Терре он якобы сказал: «я заставлю их есть хлеб по пяти су за фунт, а если не хотят, пусть едят сено». Автор другого памфлета требовал, чтобы Бертье посадили под замок вместе со всеми несчастными, которые по причине его скупости умерли от голода или были отравлены скверной пищей в печально известном приюте в Сен-Дени. В своей статье 1786 года Монлино тоже с осуждением упоминает похоронные процессии, постоянно направляющиеся на кладбище Сен-Дени; он пишет, что приюты – жертва, приносимая ради спокойствия богачей, и скорбит о том, что после падения Тюрго они были возрождены беззаконно и беспринципно804.

Пюриселли, торговец из Безансона, судья тамошнего торгового суда, осуждает подрядчиков за скупость, которую они проявляют последние полтора десятка лет, и считает, что единственное решение проблемы – устройство мелких приютов максимум на сотню человек, потому что в крупных заведениях «нищих плохо кормят, еще хуже одевают, содержат очень сурово вместо того, чтобы кротостью возвращать их на путь истинный»805. Он знает, о чем говорит, поскольку сам руководил в Безансоне мастерскими при королевской больнице для нищих, именуемой Бельво, и выступил против подрядчика военных госпиталей Франш-Конте, который за счет устройства в безансонском приюте мастерских накопил немалое богатство. В 1761 году Пюриселли даже пожаловался на то, что этот подрядчик морит голодом заключенных, но директора Службы призрения жалобе не вняли. В августе 1769 года министр даже одобрил такой контракт с этим подрядчиком, по которому тот был обязан тратить на заключенных, как больных, так и здоровых, исключительно скромную сумму – четыре су в день на человека. Подрядчик мог использовать труд заключенных и обязан был откладывать «для их ободрения и возбуждения в них духа соревновательности» только восьмую часть дохода. До выхода на свободу никаких денег заключенным не выдавали, но помощник интенданта мог использовать отложенные суммы на улучшение их бытовых условий, если считал это необходимым. Меньше чем годом позже, в январе 1770 года, в тот самый момент, когда Терре собирался назначить этого подрядчика советником интенданта Шампани, в безансонском приюте вспыхнула эпидемия, и выяснилось, что использованная там экономическая модель себя не оправдала. Новый интендант быстро смекнул, в чем тут дело, и расторг контракт на четыре су, не соответствовавший ни цене продовольствия, ни другим статьям расходов. Сумма, выделенная на день, возросла до одиннадцати су; в 1771 году новый подрядчик снизил ее до семи су девяти денье806.

Начиная с мая 1773 года с компаниями, управляющими приютами в семнадцати из тридцати трех округов, заключают «генеральный контракт». В течение первых четырех лет им платят из расчета шести су в день на одного заключенного и пяти су в течение шести следующих лет – цена куда более реалистическая. Администраторов обязали также отдавать заключенным шестую часть того, что они заработали, «для их ободрения и возбуждения в них духа соревновательности». Регулярный контроль интенданта установлен ради того, чтобы выслушивать жалобы насельников и предотвращать бунты807. Восемь лет спустя, в 1781 году, после отставки Неккера, Жоли де Флёри, сыгравший, впрочем, немалую роль в создании приютов, отменяет генеральный контракт и требует от интендантов заключения новых контрактов, которые бы позволили лучше кормить заключенных, в частности включить в их рацион овощи, снабдить их лучшей одеждой, а также предоставлять им не четверть, а треть ими же заработанного808. Конфликты по поводу контрактов отражают противоречия между королевской администрацией, финансистами и подрядчиками, которые превыше всего ставят собственную выгоду.

Как отделять бедняков от бездельников?

Проблема, волновавшая Тюрго и заключающаяся в невозможности в момент экономического кризиса отличить добродетельных нищих от бездельников, смущает и некоторых участников конкурса, в частности аббата Монлино, осуждающего устройство приютов, куда нищих загоняют «железной десницей <…> Их запускают, точно диких зверей, в смрадные логовища: сердце мое содрогается при сравнении этих логовищ c псарнями богатых вельмож; людей там содержат куда хуже, чем животных, разводимых для потехи своих хозяев». Вдобавок «люди, которых запирают в этих благотворительных заведениях, гибнут преждевременно от болезней, горя и скуки»809. Однако находятся люди, критикующие политику осторожности, которую отстаивали Тюрго и его единомышленники, и одобряющие ордонансы о заключении нищих бродяг в тюрьму; они сожалеют о том, что эти ордонансы не исполняются и нищих «отправляют назад в родные приходы, где они, за отсутствием работы, продолжают вести прежний образ жизни»810.

Вопрос, поднятый Тюрго, – это на самом деле вопрос о свободе. Сочинения, поданные на конкурс, показывают, что слово это уже прижилось в языке элит и потому часто возникает в критике заведений для нищих811. «Нищих, которые не являются ни больными, ни преступниками, не следует запирать ни в приютах, ни в арестных домах, – пишет фламандский священник. – Такое обращение вредит беднякам. <…> Их лишают свободы, величайшего из благ, и всякой надежды на лучшую участь, как если бы нищета была преступлением или как если бы эти люди переставали быть членами общества оттого, что