Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор, Фрух Бэнь.

Когда мы подплываем к Торрану, я смотрю на маяк. Джош и Молли сказали мне, что недавно отремонтировали ограждение. Повсюду царят признаки и других строительных работ: на песке лежат штабеля кирпича и досок, рядом стоят тачки. Но строителей нет – сегодня выходной.

Новая моторка аккуратно причаливает к берегу. Я протягиваю руку, но Кирсти говорит:

– Не надо, я сама.

Она выбирается из лодки, мы шагаем по дорожке через вереск и открываем кухонную дверь.

Меня встречает легкое дуновение. Дом словно дышит. Он вроде бы ждал меня, затаив дыхание.

Но это лишь мои иллюзии. Сквозняк идет из дыры в крыше – она создает аэродинамическую трубу. Тонкое место стало еще тоньше: заброшенный дом вернул все на свои места.

– Холодно, – заявляет Кирсти.

Она права. Сейчас тепло, но жилище на Торране до сих пор не прогрелось.

Мы вместе направляемся в столовую. Большинство работ пока ведутся снаружи, а внутри все почти такое же, как в ту ночь. Комната похожа на разбитый корабль – балка, пробившая потолок, торчит, как кость при сложном переломе. Кирсти вертит головой:

– Ну и беспорядок!

Это моя третья или четвертая поездка сюда после шторма. Против воли. Моими стараниями травмы прошлого остались позади, но вылазки на остров опять вздымают их откуда-то со дна. Дом на Торране напрягает меня, и я не могу оставаться здесь дольше часа.

Память о финальном марше сквозь дикий ураган никогда не потускнеет.

– А чего мы ждем?

Кирсти в нетерпении дергает меня за рукав. Я улыбаюсь, чтобы скрыть волнение:

– Ничего, милая, ничегошеньки. Пойди, собери свои игрушки. Мы тут, пожалуй, в последний раз.

Она убегает в холл.

А я толкаю дверь в гостиную, пытаясь прогнать тоску и страх. Надо быть ответственным отцом. Единственным родителем. Это теперь моя работа.

Мы продадим остров, когда закончим ремонт.

Джош и Молли давно нашли покупателя для своего участка в Токавейге и вложили вырученные деньги в Торран, что позволило нам довести домик смотрителя маяка до ума. Половина здания пойдет под снос – по иронии судьбы хибара, получив повреждения, утратила исторический статус. К следующему году строители должны закончить. Мы надеемся выручить как минимум два миллиона и разделить их поровну.

Мы с Кирсти будем финансово обеспечены, и проблемы с деньгами, в принципе, исчезнут. Навсегда.

Ветер посвистывает в дыре, и дом что-то тихо шепчет. Я быстро прохожу в главную спальню – ту, где «адмиральская кровать», и смотрю в зеркало. Оно там еще висит, и на то есть уважительная причина – я не хочу брать его с собой. Оно хранит слишком много тревожных и печальных отражений тех трагических недель.

Сколько же мы видели ложных отражений за месяц, который прожили на Торране! Совращение малолетних, убийство и прочая многократно отраженная ложь. А может, нас подвела прозрачность – мы видели одного ребенка сквозь другого, но нечетко и искаженно, словно таращились сквозь кусок льда.

Бедная Лидия разбилась. Моя дочь упала, когда полезла с верхнего балкона на нижний. Она просто хотела взглянуть на мать. Кирсти оттолкнула ее, чтобы спастись. Она не совершила убийства.

Я стараюсь не корчиться от чувства вины и горького сожаления.

В спальне холоднее, чем в столовой. Шотландский вождь воздел руку, указывая мне – прочь, вон отсюда. Слушаю и повинуюсь. Когда я вхожу в холл, туда вбегает Кирсти. На ней желтые колготки и синяя юбка из джинсы – ее любимая одежда.

– Собрала все игрушки, Кирсти?

– Там была только одна, под кроватью, – отвечает она.

– И какая же?

– Дракон Дезмонд.

Так-так.

– Не думаю, что он мне нужен.

Она достает Дезмонда из детского рюкзака с изображением группы «Ван Дирекшен», и я кладу дракона к себе в карман. Мне очень хочется выкинуть его подальше, как ядовитую змею.

Хотя, наверное, Кирсти уже выросла из малышовых игрушек – ей исполнилось восемь. Скоро она станет подростком, и я хочу, чтобы ее детские годы прошли как можно лучше. Мы поселились в Орнсее, в хорошем крепком доме, и Кирсти ходит в отличную школу в Бродфорде. До Бродфорда – двадцать минут на машине каждое утро, но я не возражаю. Ей незачем возвращаться в «Кайлердейл» – сама мысль об этом страшна и нелепа.

И ведь, как ни странно, у нее теперь есть друзья – те самые деревенские ребятишки из школы «Кайлердейл». Она популярна. Девочка с историей. Кирсти всегда была чуть более общительной, чем Лидия.

– А еще я нашла кое-что для Бини.

– Ух, ты!

Она лезет в рюкзак и вытаскивает пластмассовую кость.

– Спасибо, – говорю я и беру игрушку Бини. – А Бини будет очень рад.

Бини ждет нас в пабе, его развлекают Гордон с ребятами. Как он выжил – неизвестно. Вот вам очередное чудо. Он вдруг возник в «Селки» после шторма – прибежал на пирс: в грязи, замерзший, дрожащий, прямо не собака, а насквозь мокрое привидение. Но он ничего не забыл. Он никогда не приходит на остров и хнычет всякий раз, когда я пытаюсь взять его в лодку или предлагаю прогуляться через поля.

Кость Бини у меня в кармане рубахи. Мы с Кирсти покидаем дом и закрываем разбухшую кухонную дверь. У меня мелькает мысль, что когда-нибудь я закрою эту дверь насовсем – когда продадим остров.

Мне радостно.

Я всегда буду уважать Торран и буду восхищенно любоваться его жутковатой суровой красотой, посиживая за уличным столиком в «Селки». Но мне хватит и вида издали. Торран со своим ветром, грызунами, громом, который слышно аж в Ардвасаре, нас победил.

Мы спускаемся к пляжу под маяком, и я крепко держу Кирсти за руку. Наверное, боюсь, что остров может ей как-то помешать идти.

– Незабудка, поехали домой.

– Не называй меня так, я – Кирсти!

Веревка отвязана, и мы забираемся в лодку. Я дважды дергаю пускач, и мотор ревет.

Кирсти сидит на корме и напевает под нос свою любимую песенку. Какую-то попсу. Когда мы сворачиваем прочь от острова, я вздыхаю с плохо скрываемым облегчением. Мы едем в полном молчании, и вдруг впереди, в пяти ярдах, всплывает тюлень.

Дочь широко улыбается. Да, это улыбка Кирсти – бойкая, озорная, веселая. Ей явно становится лучше. Лечение помогло ей восстановиться, и она уже не считает, что Лидия упала по ее вине, мы смогли переубедить ее. Но моя отвратительная ошибка все равно осталась – я запутал ее самоидентификацию.

Я в этом виноват. Но когда-нибудь мне придется простить и себя.

Тюлень уплывает, Кирсти оборачивается. На ее лицо набегает тень печали – как отголосок дальней грозы.