Молли поняла – видимо, из-за звука, – что все затянуто пленкой. С дивана доносилось поскрипывание, издаваемое полиэтиленом, о который терлась обнаженная кожа.

Но видно ничего не было, Молли могла только догадываться, что это были за движения. Потом снова наступила темнота.

Когда Молли снова приходит в себя, в глубине комнаты на диване копошатся два тела. Тела без головы.

Потом она догадывается, что на них черные маски. Догадывается, что это за движения. Змеиные, театральные. Больше ничего не происходит.

Только темнота и тишина. Потом меньшая из фигур наклоняется вперед, и на нее падает слабое подобие света. Верхняя часть тела обнажена, маска грабителя на голове. Это женщина. После этого она снова исчезает из поля зрения.

Это напоминает медлительный, но навязчивый стробоскоп.

С дивана снова доносятся звуки, но они как будто попадают сюда из параллельной вселенной. Они словно и не достигают слуха Молли.

Вдруг женщина снова наклоняется вперед, появляется в слабо освещенном круге, в свете рампы. Она медленно стягивает с себя маску, но только когда она снимает парик, Молли Блум узнает Йессику Юнссон.

Мужчина тоже наклоняется вперед, отбрасывает маску. Это сильно постаревший со времени допроса в Орсе Рейне Даниэльссон. Молли видела только его фото в молодости и больше ничего. Все детские черты, заметные на снимке, исчезли, их сменил мрачный, морщинистый опыт. Жестокое одиночество.

Пара снова откидывается на диван, их поглощает темнота. Молли находится в темноте, в кромешной темноте.

Она слышит звук кошмарной пантомимы, догадывается, что это трение кожи о пластик. Ее поражает нелепость этой шарады. Целый спектакль, от которого никто, кажется, не получает удовольствия.

Когда к Молли возвращается способность видеть, она обнаруживает, что Рейне встал с дивана. Она видит себя, видит свое обнаженное тело, прикованное к стулу. Как будто она наблюдает за ним из другого угла комнаты.

Рейне подходит ближе. У самого края освещенного тусклой лампой круга Молли видит стол. На столе лежит большой нож.

Она снова проваливается в темноту. В снисходительную, избавляющую от боли темноту. Потом боль возвращается, начинается с головы и растекается по всему телу. И это только начало.

Молли не хочет испытать остальные разновидности боли, совсем не хочет.

Она приходит в себя. Хотя инстинкт повелевает ей открыть глаза, Молли удается оставить их закрытыми. Проходит какое-то время, она пытается определить, что происходит в комнате и что происходит у нее самой в голове. В нос ударяет запах плесени и ее собственного тела. Молли пытается понять, что делают находящиеся рядом люди.

Женский голос произносит:

– Веки не просто тонкие, они не скрывают правду.

Молли открывает глаза. Перед ней стоит Рейне. У него в руке полено. На диване, наклонив вперед голову, сидит Йессика, ее почти не видно, только ее лицо с легкой ухмылкой. Она говорит:

– Я посчитала, что ты бодрствовала три минуты восемь секунд. Ты успела догадаться, где находишься?

– Я знаю, где я нахожусь, – отвечает Молли как можно спокойнее.

– И где же?

– Во тьме.

Йессика громко смеется. Ее теплый, радостный, звонкий смех совершенно неуместен в этом подвале. Здесь вообще все неуместно. Йессика встает и потягивается.

– Если бы ты знала, как ты права, – говорит она.

Потом подходит ближе и встает рядом с Рейне. Они стоят бок о бок всего лишь в метре от Молли. Два обнаженных человека.

Йессика наклоняется и вглядывается в лицо Молли. Берет ее за подбородок и поворачивает голову влево и вправо, как будто изучая под лупой.

– Я слишком долго думала, что тебя зовут Эва Лундстрём. У меня ушло много времени, чтобы выяснить, что на самом деле ты Молли Блум.

Она выпрямляется и говорит, не отводя взгляда от глаз Молли:

– Рейне. Ударь ее.

Молли чувствует, как вздрагивает, голова качается вправо и влево, вперед и назад. Все ее тело готовится к боли.

– Мы пока ограничимся плечами, – говорит Йессика. – А потом ты порежешь ее ножом.

Молли не собирается закрывать глаза. Она не будет закрывать глаза.

Она смотрит прямо в лицо Рейне Даниэльссону, когда он замахивается поленом. Даже когда оно ударяет ее по плечу, она не отрывает от него взгляда. Рейне совершенно определенно не выказывает признаков удовольствия. Судя по виду, он скорее испытывает то ли скуку, то ли отвращение. Если Молли представится возможность, она попробует с этим поработать.

Он бьет ее по левой руке, потом по правой. Она все время смотрит ему в глаза, не отрываясь ни на мгновение.

Когда на левую руку обрушивается третий удар, Молли теряет чувствительность, и во время удара по правой руке она ощущает только странное онемение. Как будто рука затекла. Словно тело защищается от внешних воздействий.

Тогда Рейне вместо полена берется за нож.

Молли видит, как лезвие вонзается ей в плечо. Видит хлынувшую кровь. Такое ощущение, что это чужая кровь.

И чужое тело.

Йессика смотрит на текущую из раны кровь взглядом медика. Потом достает пробирку и вытаскивает из нее пробку, подносит пробирку к струе крови и наполняет ее. Все это выглядит очень профессионально. Приблизив пробирку к слабому свету лампы, Йессика встряхивает ее и разглядывает содержимое.

Она явно собирается что-то сказать, как вдруг гаснет свет. Подвал погружается в кромешную тьму.

– Неужели опять! – кричит Йессика.

Рейне бормочет что-то непонятное. Йессика говорит:

– Мне кажется, у нас есть запасные предохранители. И мы собирались купить свечи. Купили?

– Нет, – отвечает Рейне.

Молли впервые слышит его голос. Он звучит спокойно и как будто слегка приглушенно. Она понимает, что сможет с ним работать. Если представится возможность.

– Поднимись и поменяй предохранитель, – распоряжается Йессика.

Рейне исчезает.

Молли смотрит в темноту и думает об абсурде. О любом абсурде. Но прежде всего об абсурдности ситуации, в которой приходится выслушивать будничный разговор серийных убийц. Извращенная нормальность. Вылетевшие пробки, забытые свечи.

Словно жизнь вдруг вернулась в привычное русло.

У Молли очень болит рука.

– Видимо, это можно назвать отсрочкой, – говорит Йессика.

Молли слышит, как тяжело она дышит. Ничего не видно. И Йессика больше не произносит ни слова. Как будто ей нечего сказать.

Время идет. На лестнице раздаются шаги. И доносится голос Рейне:

– Дело не в пробках. С ними все нормально. Я на всякий случай сменил предохранитель, но ничего не работает.