Она зарылась лицом в его жесткие волосы, словно заглядевшись в бездну, в пропасть без дна, у нее вдруг закружилась голова. Вот и не верь тем самым пресловутым байкам об эльфах. А ведь в них, через одну, прямо говорится, что любовь к человеку ли, к орку, к любому живущему столь мало и кратко, для эльфа означает нестерпимую муку, невосполнимую потерю и безвременную смерть. И не женщину любил только что Ириен на твердом песке пустынного пляжа, а саму свою погибель.

– Не вини себя ни в чем, – словно читая мысли, отозвался он. – Я сам выбрал свою судьбу и ни о чем не жалею. Далеко не каждому дано, такое счастье – любить истинной любовью. Можно сказать, что мне повезло. Я повстречал именно тебя – необычайную женщину. Такую, какую я ждал много лет. И тебя, Джасс, я люблю больше, чем жизнь, и ценю соответственно.

«Ну что тут ответить, как высказать всю свою любовь, как доказать нежность и преданность? Как? Может быть, ты сам знаешь, любимый, как это сложно, когда ты смотришь на меня своими светлыми все понимающими глазами?»

Под ресницами у Джасс кипели слезы, жгучие и счастливые, сжимая горло невидимой стальной рукой. Она постаралась еще сильнее вжаться лицом в его грудь, оплетая Ириена руками и ногами.

– Ты плачешь?

– Нет, я смеюсь.

– Неужели щекотно? – полюбопытствовал эльф.

Это снова был Ириен. Не великий волшебник, знающий почти все Истинные Имена, не воплощенная в плоть магия и сила, не годы и годы опыта и мастерства, а живой и вполне осязаемый мужчина-с влажной кожей, пахнущей соленой морской водой и свежим потом. И голос у него был прежний, хрипловатый, с обычными насмешливыми интонациями. Такому можно без трепета смотреть в смеющиеся и счастливые глаза, до краев наполненные текучим серебром.

– Хочешь узнать одну страшную тайну? – спросил он.

– Хочу.

И он прижался губами к ее уху и прошептал то, о чем молчат даже под самой страшной пыткой, в пьяном угаре, в темном омуте безумия, в жару и бреду чумы, под угрозой смерти, перед смертью и после нее. Он назвал ей свое Истинное Имя. Стирая навсегда последнюю границу между ними.

А потом Джасс снова открылись разные тайны. Его отчаянная нежность, его деликатность, его трепетная забота, его неуязвимая покорность. Их волосы, темные и светлые, перемешались, пальцы переплелись, тела расплавились, как чистое золото в тигле у искусного ювелира.

Пард, размашисто шагавший впереди всех, вдруг словно споткнулся о невидимую преграду. Его развернуло на месте, он остановился как вкопанный. Больше всего ему хотелось раскинуть руки в стороны и заслонить от глаз лангеров… два нагих тела на песке. Голова женщины на груди у мужчины, и не разобрать, где чья рука или нога.

– Пард, ты чего? – спросил было Сийгин и тоже остановился.

– Это… – начал было Ярим, но Унанки так посмотрел на принца, что тот замолк на полуслове.

– Я так и знал, – проворчал оньгъе себе под нос. – Что теперь прикажешь делать? – Он поглядел почему-то на красного от смущения Тора, словно целомудренный тангар сам толкнул эльфа в объятия женщины-хатами.

– Боюсь, что сделать ничего и нельзя. Они с самого первого мига были друг для друга…

Голос у Малагана совершенно невозмутим.

– Так и нечего торчать тут и смотреть на чужую любовь, – одернул лангеров Унанки. – Отойдем подальше, разведем костерок, а там, глядишь, наши голубки проспятся и сами явятся на запах обеда. Оставь им одежду, Пард. Я, конечно, с удовольствием еще разок полюбуюсь на прелести Джасс, но, думаю, Ирье рад этому не будет.

– Это еще почему? – удивился Сийгин.

– Ревнив наш командир потому что, – пояснил эльф, ухмыляясь во весь свой немалый рот. – Ревнив, как… как тангар или даже хуже. Ты уж извини, Тор. Я его давно знаю.

– Поди ж ты… – поразился до глубины души Мэд.

Ириен слышал сквозь сон разговор лангеров, но шевелиться ему не хотелось совсем, да и Джасс спала так глубоко и сладко… ее рука лежала у него на животе… и он слишком давно мечтал об этом, чтобы по собственной воле прервать блаженство…

Они не вернулись в Чефал, памятуя о том, как переменчива бывает королевская воля и как быстро иссякает благодарность венценосцев. Забота сандабарской королевы вполне могла обернуться плахой или виселицей, если вдруг ее величество решит, что лангеры не оправдали ее ожиданий. Кто знает?

Ланга двинулась вдоль береговой линии, не в силах расстаться с теплым и ласковым в это время года морем. Семь мужчин и одна женщина легкомысленно шагали по влажному песку без всякой цели, останавливаясь, только чтобы наловить крабов или рыбы, налопаться до отвала и завалиться спать. Единственное, чего не хватало всем, кроме, разумеется, эльфов, это доброй выпивки. Хотя бы браги или захудалого пива. Пард согласился бы даже на мерзкий алмалайский эль, который на вкус чуть хуже кошачьей мочи.

И без того загорелые, лангеры одеждой себя не обременяли, прокоптились насквозь. Купались без всякого стыда – голышом, а во время дневного перехода мужчины ограничивались только исподними штанами. Джасс прикрывала грудь куцым платком. А на ехидный вопрос Мэда о причине столько острого приступа скромности бывшая хатамитка ответила, что придерживается того убеждения, что сиськи могут быть черными только от рождения, а ежели они белые, то так тому и быть. Насколько же они белые может судить только Альс. Малаган не упустил случая и поинтересовался у обладателя столь ценной информации об истинном положении дел и получил в ответ довольно болезненный пинок под зад, но не обиделся. А чего обижаться? Сам напросился. В принципе лангеры были только рады за Альса. Новые чувства смягчили его настолько, насколько это в принципе возможно. Нет, он не стал менее хмурым и не забыл, как ругаться, а сторонний наблюдатель не нашел бы существенных перемен. Но то сторонний, а лангерам достало увидеть его расслабленное лицо во сне. Молодое, почти красивое, тонкое и совершенно счастливое. Словно слышал Ириен Альс во сне шум ветра в древних соснах или стук дождя по крыльцу родного дома. Джиэс-Унанки закрыл глаза узкой ладонью, чтоб скрыть их подозрительный влажный блеск.

– Если ЭТО из-за нее, – он кивнул на Джасс, свернувшуюся под боком у Альса, – то я готов простить ей даже то, что она – человек, – сказал он сдавленно и ушел поближе к прибою.

Лангеры понимающе переглянулись. Когда-то же эльф должен быть счастлив? Если сможет.

Демоны бывают разные. И как показывает практика, с коренными обитателями ада управиться гораздо проще, чем с теми, которые живут внутри нас.

Ланга

Пустыня зовет, ветер поет, и на широких крыльях его прилетает к людям златоглазая Смерть… Ты помнишь об этом, девочка-жрица? Ты слышишь песню и зов ветров? О, да ты ничего не сумела забыть…

Целую вечность горячие ветра перемалывают песчаные дюны пустыни Цукк в мельчайшую пыль, буро-серую, легкую, почти невесомую. Она нежно шелестит под ногами путников и время от времени танцует завихрениями крошечных смерчиков. И одинокая гордая пустыня терпеливо ждет, когда с отрогов маргарских гор сорвется ветер, чтобы подхватить в свои могучие объятия целые горы песка и пыли и обрушить их на морское побережье, уничтожая на своем пути все живое. Мелкие песчинки забивают горло жертвы, нестерпимый жар сжигает кожу и глаза. Страшная и мучительная и, самое главное, неизбежная смерть. Если караванщики на своем пути вдруг натыкаются на высохшие мумии людей и животных» то сомнений не возникает: несчастные попали в песчаную бурю. Остается только молить Великую Пеструю Мать, чтоб их самих миновала подобная участь. Молиться истово, всем сердцем, и подгонять лошадей и верблюдов.