— Для этого я и звоню — чтобы ты рассказал мне.

— Я почти ничего не понимаю, — сказал Янсен.

— Может быть, и не надо понимать. Я просил тебя передать кое-что дружкам. Можешь даже сказать, что адрес они получат бесплатно, если дочь окажется здесь в течение часа.

Все это застало бестолкового Янсена врасплох, но ему потребовалась лишь пара секунд, чтобы осознать новый шанс. Это неожиданное предложение нельзя было упустить.

— Хорошо, — сказал он. — Я передам.

Конни был готов к чему угодно, но только не к этому. Он сидел за столом, спрятав лицо в ладони, и пытался продумать, вспомнить разговор от первого до последнего слова — каждую паузу, каждый выдох на другом конце провода, — пытаясь открыть тайный смысл. Но тщетно. Может быть, Янсен учился на курсах актерского мастерства, о которых говорил Иннокентий, а может быть, и в самом деле не был осведомлен. Может быть, он был мальчиком на побегушках, который хотел выслужиться, а когда его вклад не дал результатов, начальство выбрало другой путь. Через дочь Конни.

— Какой адрес? — спросила жена. Конни поднял руку, требуя тишины — ему нужно было подумать. — Господи, боже, — сказала она, — о чем вообще речь?!

— Все… Все будет в порядке.

Слова прозвучали неубедительно. Не в силах больше сидеть за столом, Конни отправился на кухню, выпил, отыскал старую пачку засохших сигарет, закурил. Жена следовала за ним взглядом:

— В порядке? — переспросила она.

— Спокойно, — произнес Конни. — У меня есть адрес, который им нужен. Они пытались раздобыть его всеми возможными способами… но я не хочу его выдавать — это против моих принципов.

— Кто они? Если это не Янсен?

— Не знаю, — повторил он. — Госбезопасность…

— Им нужен адрес, который есть у тебя? Чей адрес?

— Вот именно… — отозвался Кони. — Чей?

Он мог сказать: адрес умирающего человека, похожего на портрет работы Фрэнсиса Бэкона, человека, который проглотил ключ, завернутый в ломтик вяленой говядины, — ключ от банковского сейфа, в котором спрятан документ…

— От квартиры, — сказал он. — Квартиры, где происходит то, о чем не должны знать ни ты, ни я.

— Ясно… — произнесла Анита. — Тогда отдай его… Значит, ты думаешь, эти люди похитили Камиллу?

— А что мне еще думать?

— Но что если… что если…

— Если что?

Жена опустилась на неудобный диван. Она побледнела:

— Это невозможно… Она, должно быть, у кого-то дома…

— У кого?

— У кого угодно.

— У кого угодно? — Конни был непреклонен. — Думай, что хочешь, но я уверен. Я видел, что они делают с людьми. Они не гнушаются никакими средствами.

— Как и ты. Раз ты подвергаешь своих близких такому риску.

— Послушай, — сказал он. — Я и подумать не мог, что они способны на такое…

— Вот как, — усмехнулась Анита. — А вообще ты много думаешь… если ты все это знал — мог бы сказать!

— Именно этого я и не хотел… чтобы вы узнали. И они это поняли.

— Значит, ты всерьез думаешь, что какая-то служба госбезопасности забрала твою дочь и держит ее под замком?.. И ждет, что ты с ними свяжешься?

— Ну, думаю… — отозвался Конни. — Ты пришла, ты в истерике — Камилла исчезла…

— Я этого не говорила, — сказала Анита. — Это ты сказал, что она «исчезла».

— Но ты имела это в виду.

— Нет, не имела. Я пришла сюда, потому что беспокоюсь. Куда мне еще было идти?

Конни похолодел:

— Какого черта… ты придумала…

— Нет, нет. Не придумала… — Теперь настал ее черед плакать. Некоторое время Конни смотрел на жену, затем сел на диван рядом с ней и обнял, укачивая, как ребенка.

— А как дела у него? — спросил Конни. — У Густава?

— Он ждет внизу. Он… в отчаянии.

— Раскаивается?

— Очень.

Конни подошел к эркеру, открыл окно, выглянул, перегнувшись через подоконник, и увидел Густава, сидящего на стуле у входа в кафе в неудобной позе. Он беспокойно притоптывал ногой и смотрел на часы.

— Кажется, он нервничает, — сказал Конни.

— Конни, — спросила Анита, — что ты делаешь?

— Жду, — ответил тот, — жду контакта.

Не прошло и четверти часа после разговора с Янсеном, как зазвонил телефон — контакт был установлен. Конни ответил после первого сигнала: посредником назначили Янсена. Он говорил серьезно, но словно защищаясь, скорее участливо, чем требовательно:

— Конни, — сказал он, — придется начать с нуля.

— Что значит — с нуля?

— Ты должен мне верить. Забудем то, что случилось на днях.

— И?

— Я поговорил с людьми. О твоей дочери. Они таким не занимаются…

— Как это?

— Если она пропала, исчезла… то они не имеют к этому отношения. — Голос Янсена звучал искренне и, может быть, даже убедительно, но Конни не собирался отступаться. Однако и раскрывать карты не спешил. — Когда она пропала?

— В ночь на понедельник.

— Ты звонил в полицию?

— Они пока ничего не делают.

— Что-то произошло? То есть, она была расстроена?

— Нет, она не из таких…

— По человеку в месяц находят под мостом Васабрун. Молодые люди.

— Что ты хочешь сказать?

— Нельзя исключать этого варианта.

— Это ничего не даст.

— Мы хотим тебе помочь.

— Как?

— Обмен. Насколько я понимаю, твое предложение в силе.

— Какое предложение?

— Адрес. Мы находим твою дочь, а ты называешь улицу…

Конни упорно продолжал держаться самой первой мысли и верить, что все это логическое следствие принятого им решения. За веру приходилось бороться. Янсену удалось ее пошатнуть, и Конни еще не знал, что есть люди, которые могут с легкостью разрушить его убеждение.

— Ладно, — сказал он. — Договорились.

— К тебе придут, — ответил Янсен. — Никуда не выходи.

— Кто придет? — спросил Конни.

— Увидишь. В пять.

— Неподходящее время.

— В пять. Ты должен быть один.

— Здесь моя жена.

— Отправь ее домой.

— Она хочет остаться.

— Отправь ее домой.

Янсен резко оборвал разговор. Некоторое время Конни стоял с телефонной трубкой в руке и смотрел на Аниту, которая застыла перед ним, сложив руки на груди. Такого взгляда Конни, по счастью, не видел долгое время: пытливо ищущего погрешности и слишком часто их находящего. Конни это не нравилось. Такой взгляд он замечал и у других женщин, особенно когда они, прервав оживленный разговор с подругой, критически осматривают своих детей. В радостном и беспечно скачущем малыше такая мамаша непременно замечает болезнь в зачаточном виде — детскую заразу или кое-что похуже, а если не удается заподозрить хворь, то ребенка необходимо постричь, почистить ногти, отвести к логопеду или сменить штаны, на которых появилось пятнышко грязи. Будто единственная радость, которую приносил ей этот ребенок, заключалась в возможности исправлять большие и маленькие недостатки в бесконечной бескомпромиссной борьбе с несовершенством. Этот взгляд всегда одинаково удручал Конни, особенно если сначала он предназначался ребенку, а секунду спустя, без изменений — ему самому. Конни старался избегать таких взглядов, но на этот раз встретил его без колебаний и спустя мгновение увидел, как выражение критической оценки сменилось вопросительным, с оттенком отчаяния, которое он понимал и разделял. Конни молча вышел из-за стола, подошел к Аните и обнял ее. Оба заплакали, оба «не знали почему, как это ни странно».