– Почему мне так нужна эта близость? Почему мне все мало?

Она произнесла это одними губами, но Брендон услышал и ответил, сопроводив свои слова мощным толчком:

– Потому что ты – мой огненный цветок, Присцилла. Но тебе не придется мучиться, обещаю. Все, что я имею, и все, что могу, – твое.

Она ответила ему тихим стоном. Как бывало всегда, она скоро утратила контроль над собой и не сознавала, что делает, когда впивалась ногтями в спину Брендону, когда выгибалась дугой и обвивалась вокруг него в экстазе. Она не думала, совсем не думала, отдавшись только ощущениям, а они походили на безбрежный океан. Погрузившись в него, Присцилла затерялась, и волны швыряли ее, как щепку.

И хотя каждую секунду казалось, что ничего сладостнее быть не может, наслаждение нарастало, заполняло ее, как дивный, густой и сладкий сок. То, что происходило, было старым как мир, извечным даром всем любящим, но, собравшись с мыслями, Присцилла ни за что не поверила бы в это. Она бы сочла, что только с ними, впервые за все века, происходит нечто подобное, потому что, конечно же, это неповторимо. В момент экстаза она ощутила, что находится на гребне волны, устремляющейся в безбрежный океан восторга, вместе с тем, кто подарил ей все это…

* * *

Чуть позже она очнулась. Брендон был рядом и прижимал ее к себе. Их влажные тела все еще трепетали, медленно возвращаясь к действительности.

– Теперь все точно будет в порядке, все пойдет так, как надо, – сказал он.

Слова «Я люблю тебя!» едва не вырвались у Присциллы, но она вовремя прикусила язык. Время для признаний еще не пришло. Предстояло разобраться слишком со многим, слишком многое изменить.

Она отдалась моменту безмятежного покоя, вспомнила то, что случилось между ней и Брендоном недавно, и заново осмыслила это. «Пожалуй, он прав, – решила она, – не может быть порочным то, что позволяет побывать в раю».

Окончательно придя в себя, Присцилла погрузила пальцы во влажную поросль на его груди, провела вниз, до пупка, потом снова вверх. Оказывается, мужские соски тоже становились выпуклыми и твердели. Только тут она заметила, что мужская плоть Брендона снова ожила.

– Бесстыдница! – тихо засмеялся он. – Что все это значит? Ты хочешь еще?

– Конечно! – лукаво усмехнувшись, ответила она. – Разве ты не сказал: «Все, что я могу, – твое»?

– За все надо платить, любовь моя. Я отдам тебе все, но и все попрошу взамен. Все, что ты имеешь, и все, что можешь дать, – мое.

Этой ночью они занимались любовью трижды, а потом уснули в объятиях друг друга, физически и морально удовлетворенные, как никогда прежде, нутром проснулись поздно. Первой открыла глаза Присцилла. Она какое-то время лежала, не в силах шевельнуться от истомы и счастливая уже тем, что видит и слышит дыхание Брендона. Но вскоре он тоже проснулся и, заметив, что за ним наблюдают, молча потянулся к ней. На этот раз он взял ее сразу, медленно и ласково.

Позже Присцилла свернулась клубочком, уютно прижавшись к нему.

– Знаешь, я ведь солгала тебе насчет Стюарта, – призналась она. – Кроме тебя, я никогда не была ни с кем.

– Я понял это после того, как ушел тогда. Мог бы догадаться и раньше, ведь лгать ты совсем не умеешь.

– Брендон, мне страшно, – смущенно призналась она, приподнимаясь на локте. – Как нам быть дальше?

– Для начала нужно аннулировать твой брак, так что над первым шагом незачем ломать голову. Хозяин этого дома – мой давний друг, плантатор Крис Бенлерман. Он посоветовал обратиться к Бартону Стивенсу, адвокату не только опытному, но и справедливому. Я попросил приятеля навести справки, и Стивене согласился помочь. Он примет нас, как только мы решим начать дело о разводе.

– И ты думаешь, что все так просто? Что на этот раз Стюарт отпустит меня?

– Бенлерманы – влиятельное семейство, куда более влиятельное, чем Эган. Они могут восстановить против него здешнее общество, а у твоего супруга хватит ума понять это. Полагаю, у него не останется выбора.

– Не знаю… – усомнилась Присцилла. – Возможно, ты прав.

– Меня больше интересует не сам развод, а то, что будет после. – Брендон наклонился и поцеловал ее. – Примешь ли ты наконец мое предложение?

– Помнится, ты все еще не оправдан в глазах закона. – Присцилла улыбнулась.

– Я делаю для этого все – денно и даже нощно. Дай мне еще немного времени.

Несколько минут в комнате царила тишина: оба отдались чувству покоя и безопасности, доселе им недоступному.

– Пожалуй, нам лучше покинуть эту уютную гавань, – наконец неохотно проговорил Брендон, – хотя, видит Бог, я бы остался здесь с тобой и до следующего утра.

Он выбрался из постели и потянулся.

– Хм… тебе легко говорить, а у меня по твоей милости весь гардероб состоит из ночной сорочки.

– Может, нам повезет и кто-нибудь украдет ее, пока мы спим. – Он лениво усмехнулся. – Ха-ха-ха! Очень смешно!

– Ладно, так и быть. Пойду загляну к хозяевам, может, удастся разжиться парой платьев.

Он протянул Присцилле единственный предмет ее гардероба, помог надеть его и оделся сам. Рубашка, накануне насквозь промокшая и небрежно брошенная, сильно помялась, и Брендон порылся в платяном шкафу в поисках сменной. Уже направляясь к двери, он спросил:

– Ты не сбежишь? То есть не вернешься к Эгану и не станешь умолять его о прощении?

– Нет. – Присцилла залилась краской. – Теперь, после всего, что случилось этой ночью, это было бы совсем уж несправедливо по отношению к Стюарту.

– Тебе бы лучше беспокоиться о том, что справедливо по отношению к Присцилле, – резко заметил он, – а Эган уж как-нибудь не пропадет на этом свете.

После его ухода в комнате воцарилась полная тишина, поэтому Присцилла услышала, что Брендон возвращается, задолго до того, как он появился. Выглянув в окно, она увидела его в сопровождении нескольких слуг-негров, один из которых тащил большую медную лохань. В руках у других были дымящиеся паром ведра. Позади всех поспешала толстуха с корзинкой для шитья. Сам Брендон нес ворох женской одежды.

Когда дверь распахнулась, Присцилла юркнула под одеяло. Шествие проследовало в комнату.

– Что все это…

– Это все по настоянию хозяйки дома. – Брендон широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами. – Отныне в моем флигеле будут и горничная, и дворецкий – все, что положено в солидном доме. Платья тебе не впору, слишком велики, но Джевел подгонит их по фигуре.

Он разложил платья на кровати.

– То есть я останусь здесь, у тебя? Это невозможно, Брендон! Что подумают люди?

– Бенлерманы знают о нашей с тобой истории. Раз они согласились принять тебя, значит, ханжество у них не в чести. Ну а слугам, которые имеют обыкновение сплетничать, сказано, что во время последней отлучки я женился.