Я снова вдохнула и снова не выдохнула. Как всегда, прекрасен… И отвратителен. Умерев, Джулиан был обречен остаться таким навсегда.

Он застыл посреди цветочной тропинки в нескольких метрах от меня и сунул руки в карманы хлопковых штанов. И они, и его рубашка были цвета слоновой кости, а в русых волосах с холодным отливом затесалось несколько зеленых листьев. Тоже босиком, как и я, с острыми высокими скулами, как у меня, со штормовыми серыми глазами, как мои, и с такой же светлой кожей, напоминающей сливочную помадку. Я будто вновь смотрела в зеркало… Но вдруг поняла, что более не вижу в Джулиане зла. Вижу лишь смирение, с которым он позволил мне держаться на расстоянии, и нечто, смутно похожее на стыд, который заставил его отвести взгляд от моего вспыхнувшего лица.

– Я никуда с тобой не пойду! – сказала я то, что сказал бы любой психически здоровый человек на моем месте после всего, что с нами было.

В ответ на это Джулиан лишь пожал плечами.

– Думаешь, куколка Муэрте правда приведет тебя к колдуну, которого ты ищешь? – спросил он. – Да, мама рассказала, зачем ты пришла, но… С куклой что-то не так. Ты, похоже, даже не заметила того, что бродишь по Царству уже почти час реального времени. Хорошо, что я нашел тебя раньше, чем ты дошла до Асата. Кукла определенно ведет тебя не туда, куда нужно, сестра.

– А ты-то точно приведешь, куда нужно, – протянула я ядовито.

– Я – нет, но мама – возможно. Она ведь знает все и обо всем, – улыбнулся он, и сердце у меня забилось быстрее.

Увидеть Викторию снова, уже не мельком, как в прошлый раз, а лицом к лицу – разве не об этом я всегда мечтала? И Джулиан знал это. А потому мог ли он предлагать мне встречу с ней бескорыстно?

– Я мертв, – хмыкнул Джулиан, заметив мой скептицизм. – Сама говорила, что нужно бояться не мертвых, а живых. Я не трону тебя, Одри… Я больше никого не трону. Идем же. Мама ждет.

Он не стал протягивать мне руку. Только молча развернулся и, сойдя с цветочной тропы, двинулся куда-то в непроходимую чащу. Впрочем, на деле она оказалась не такой уж непроходимой: стоило нам приблизиться, как колючие ветви расступились, а земля сложилась в еще одну тропу. Интересно, каков же истинный вид Дуата, если Диего видит его пустыней, а я – обычным Вермонтом? И есть ли вообще этот «истинный» облик?

– Тебя правда послала мама? – спросила я. – Странно… Почему же ты в прошлый раз не явился и не сопроводил меня, раз такой джентльмен?

– Мне было… неловко, – сознался Джулиан, немного подумав. – И тогда мама не знала, что ты придешь. После визита Рашель было несложно догадаться, что ты тоже скоро появишься, так что мы подготовились.

Ветки перебирали ему волосы, колышущиеся от несуществующего ветра, и я вдруг успокоилась, вспомнив: Джулиан больше не представляет опасности. Он мертв. И мертвым останется навсегда. Будто прочитав мои мысли, Джулиан невесело усмехнулся.

– У меня не было выбора, – глухо произнесла я, чувствуя, что должна сказать это. – Я не хотела, чтобы все закончилось так.

– Знаю, – ответил он спокойно. – Ты Верховная. Все твои решения априори верны.

Я бросила на брата вопросительный взгляд. Неужто ему нужно было умереть, чтобы мозги встали на место?

«Нет, ему нужно было умереть, чтобы очиститься».

– Я все еще читаю твои мысли, хотя магия в Царстве мертвых не действует, – вдруг сказал Джулиан, повернувшись ко мне, и его пухлые губы тронула улыбка – не болезненная, как раньше, а мягкая, почти ребяческая. – Удивительно… Один из нас мертв, а другой жив, но мы по-прежнему близнецы. И связаны, как положено близнецам. Я знаю, что ты все еще боишься меня и что не поверишь, если я извинюсь. Так что давай будем идти молча. Осталось немного.

Раньше подобное предложение от Джулиана заставило бы меня рассмеяться, но теперь… Сколько я его помнила, он всегда жил в каких-то своих больных фантазиях и свято верил, что колдовство и упрямство способны претворить эти фантазии в жизнь. Его существование напоминало лихорадку: болезнь, что появилась еще в утробе и крепла в нем с каждым днем. Горячка усиливалась. Смерть оказалась единственным лекарством. Сейчас рядом со мной шла лишь его душа – и никакой скверны.

Жаль только, что прошлого это не изменит.

Кленовый лес вдруг сменился рощей шефердии. Ветки с красной ягодой в мелкую белую точку, похожей на слишком крупную смородину, лезли мне в лицо. Я тут же узнала это место: когда-то давно, когда мы с Джулианом были еще маленькими, шефердией порос весь Шамплейн. К тому моменту, как я созрела для того, чтобы вернуться в родные земли, роща бесследно исчезла, вытесненная сорняками и елями. Однако вот она – здесь! Несложно было догадаться, что ждет меня за ней.

Уже через минуту над рощей показался особняк из белого камня со шпилем и сверкающим полумесяцем на дверях. Особняк Шамплейн был таким, каким я запомнила его до разрушения: тот самый четырехэтажный дом с чердаком-кабинетом под крышей, садом-оранжереей, помпезными колоннами, позолотой и геральдикой на каждом шагу. Вдалеке колыхалось серо-голубое озеро. «Дуат – это калейдоскоп», – сказал Диего однажды. Мне же он напоминал полку со снежными шарами, где каждый из них – отдельный маленький мир, слепленный тем, кто в нем поселился. Вот как, оказывается, выглядит Царство мертвых для ведьм моего ковена… Кажется, в тот миг я окончательно перестала бояться смерти и даже обрадовалась, что рано или поздно она придет.

– Одри?

Я сорвалась на бег, и Джулиан остановился, пропуская меня. Моя жизнь, мои проблемы и та цель, с которой я спустилась в Дуат, вмиг утратили значение. Ведь в самом конце шефердиевой рощи стояла она.

– Мама, – прошептала я слово, звук которого уже забыла. – Мама… Мама!

Когда я обняла ее, то почувствовала себя так, будто все это время падала в глубокую темную бездну… И вот наконец-то ухватилась за выступ, оттолкнулась и взлетела ввысь. Ее объятия были убежищем. По миловидному лицу и вокруг прозрачно-серых глаз расходились морщинки, а волосы, как золотые колосья, стянутые в тугую косу, раскачивались на уровне талии. Я внимательно осмотрела маму, пытаясь запомнить ее заново, а затем уткнулась в нее носом и, кажется, заплакала. Лишь шесть макушек, показавшихся из окон особняка, привели меня в чувства. Белокурая, медная, русая, совсем маленькая и еще меньше… Сердце забилось где-то в горле.

Маркус. Дебора. Чейз. Эмма. Хлоя. Ноа.

– Почему они не идут ко мне? – спросила я, утирая сопливый нос рукавом.

– Они боятся, – ответила Виктория мягко, обернувшись тоже, и прежде чем я успела спросить, чем именно вызван их страх, она посмотрела в сторону Джулиана.

– Ох…

Вот почему Джулиан держался поодаль. Кажется, он никогда не заходил в дом, остановившись еще на краю шефердиевой рощи. Даже после смерти ничего не забывалось.

Лишь Виктория смотрела на Джулиана иначе – так, как смотрела на всех своих детей, независимо от их поступков. Внутри у меня заклокотал гнев: неужели она простила Джулиана после всего, что он сделал с нашей семьей?! Но то, как мама улыбнулась ему, приободряя и провожая взглядом до соседнего пня, где Джулиан молча уселся, ответило на все мои вопросы. Она его не прощала – она просто его любила.