Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так он иногда мечтал. Но, по правде говоря, не слишком жаждал возвращения брата, лучше, если бы Андрей совсем не возвратился. Старый дом Зитаров представлял собой довольно лакомый кусок, к тому же квартира корчмаря уже несколько лет гордилась ценной мебелью, некогда украшавшей комнаты капитана. Мартын, Анна, а также и Миците привыкли смотреть на нее как на собственность и кое-какой свой хлам снесли на чердак. Неожиданная перемена отнюдь не была бы желанной для их хорошо налаженной жизни. Поэтому, читая иногда по вечерам в газетах сообщения о прибытии из Советской России эшелонов с беженцами, Мартын чувствовал, как в сердце его закрадывается тревога. Обдумав этот вопрос во всех мелочах, он успокоился. Вернее всего, брат приедет домой гол как сокол. Первое время ему не за что будет ухватиться, и он еще будет благодарен, если Мартын по своему мягкосердечию заплатит ему сколько-нибудь за старую мебель. Буфет не хлеб, а шкаф не нужен тому, у кого нечего туда вешать. Все уладится по-хорошему…
Одним словом, Мартын не терял надежды и хорошего расположения духа. Но когда однажды, просматривая счета о поступлении и продаже товаров за неделю, Мартын услышал лай собаки во дворе, и в ту же минуту в дверь просунулось круглое лицо судомойки, на душе корчмаря стало неспокойно.
— В чем дело? — спросил он, сдвинув на лоб очки (зрение у Мартына было великолепное, но ведь со стороны выглядело куда солиднее, когда он при ведении письменных дел надевал очки).
— Вас там спрашивают какие-то. Наверно, гости.
— Разве жена их не знает?
— Госпожа вышла в лавку, а я не знаю, что им сказать.
— Хорошо, хорошо. Придется пойти мне самому…
Мартын встал, положил очки на стол и минутку задержался, пока судомойка сообщит гостям о том, что хозяин сейчас выйдет. А хозяин совсем не собирался сломя голову бежать навстречу каждому гостю, он был слишком почтенным и солидным. Застегнувшись и откашлявшись, он, наконец, вышел.
Да, там стояли они, эти голодранцы, все в ряд, робкие и улыбающиеся, словно попрошайки. Все же чаша сия не миновала Мартына.
4
— Ах ты, боже милостивый! Наконец-то вернулись домой! — воскликнул Мартын и поспешил обнять «дорогих» родственников. Сердце его переполнилось радостью, для каждого у него нашлось ласковое слово, в уголках глаз заблестели слезы. — Это что у тебя там за игрушка? — спросил он у Эльзы, державшей на руках маленького Сашу. Когда чужой захотел на него взглянуть, мальчик закричал, пряча лицо на груди матери.
— Ах, вот что? Значит, ты теперь дамой стала? А где же благоверный? — продолжал Мартын.
— Нет в живых. Застрелили, — ответила Эльза и застенчиво улыбнулась, словно прося извинить за то, что не может показать Мартыну своего мужа.
— Гм, так, так… — Мартын, который всегда знал правила приличия, потер большим пальцем глаза. Белки их сразу же покраснели. — У нас тут тоже стреляли. Но ты только посмотри, как Янка-то вырос! Скоро невесту будем подыскивать. А давно ли крестный отец Мартын качал его на коленях. Попробуй покачай теперь такого! А это, наверно, маленькая Эльга? Милосердный бог, да вы, дети, в тени росли, что ли! Вытянулись, как флаг-мачты.
Ему был присущ такой юмор, который больше смешил его самого, чем слушателей. Янка даже не пытался рассмеяться. А Эльга смущенно потупилась и робко принюхивалась к приятным запахам, доносившимся из кухни, расположенной здесь же, рядом.
Когда Мартын выполнил свой долг гостеприимства, появилась Анна. И все началось сначала. Но она сразу же заметила, что здесь не все Зитары. «Где же Андрей? Где Альвина? Где Карл?»
Это была тяжелая минута. На сердце Мартына одновременно с горем о дорогом умершем брате легла темная туча заботы. Хотелось спросить, что они думают теперь делать. Но поспешность не была свойственна натуре Мартына. Он отложил этот вопрос на более позднее время.
Племянников пригласили в комнаты и предложили раздеться. Пока те приводили себя в порядок и отогревались, Анна поспешила на кухню приготовить гостям ужин, а Мартын, побыв немного с приезжими, последовал за женой.
— Как теперь быть? — начал он сразу. — Голы, как крысы. А ведь у нас тоже не богадельня. Раз-другой принять мы еще можем, но когда на твою шею сваливается целая семья, это уже не дело. Как ты думаешь?
Анна была мягкосердечней, но она привыкла не возражать мужу.
— Уж я, право, не знаю. Как-нибудь надо устраиваться. Если взрослые начнут работать, они сами позаботятся о младших.
— Похоже на то, что они собираются остаться здесь. А куда мы их поместим? Если дать помещение, надо давать и дрова, и еду. Мы ведь не банкиры какие-нибудь.
— Все это верно, Мартын, но совсем отказаться от них тоже неудобно. Пойдут разговоры…
— Ну, о соседях я меньше всего беспокоюсь. Если они настолько богаты, то пусть и заботятся об этих голодранцах. Мало у нас своих забот? Грузовой автомобиль мне никто не подарит. К лету Миците понадобится пианино.
В конце концов, супруги, очевидно, о чем-то договорились, потому что, когда Мартын вернулся, он опять был шутлив и любезен.
— Узнаете эту фрейлейн? — спросил он, положив перед ними на стол альбом с фотографиями, на первой странице которого красовались фотографии Миците. Она выглядела довольно миловидной. Слегка вздернутый надменный носик, завитые волосы, круглое полное личико и полуоткрытые в улыбке губы. По сравнению с изнуренными девушками Зитаров, тела которых покрывали старая одежда довоенного времени и приобретенные во время эвакуации лохмотья, Миците действительно казалась изящной барышней. Просто не верилось, что эта девушка приходится двоюродной сестрой. Она училась в женской гимназии и играла даже на фортепьяно. Следующие страницы альбома заполняли фотографии ее подруг и друзей. Среди них были офицеры и студенты; о других, менее значительных людях Мартын не говорил ничего. Он имел основания гордиться.
— Жаль, что Андрей не вернулся, — сказал он, — мог бы беседовать со своей крестницей по-английски.
— Разве Миците учится английскому? — удивилась Эльза.
— Ну, она его, вероятно, уже изучила, — улыбнулся Мартын. — Сыплет как горох: олрайт и вери вел, сенк ю, хау ду ю ду. Ну, точно старый