богу, с ней было все нормально, руки, ноги, лицо, все на месте, правда, она сильно ударилась копчиком. Все это произошло за считанные секунды.

Оказалось, что на спортбазе нет врачей. В этот день у них был выходной. Как такое вообще может быть! Вызвали «скорую» из ближайшего города. А мороз — 20 градусов. Я, не понимая, что со мной, пребывая в шоковом состоянии, не видя себя в зеркало, прикладывала снег. Вдруг я глянула на свою белую куртку, а по ней бежала алая кровь. Думаю, мама дорогая, что же там со мной происходит? А Лион все повторяет:

— Держи, держи снег, прикладывай, не убирай.

Я все время брала свежий снег, прикладывала его к губе, и, как оказалось потом, я отморозила себе подушечки пальцев, которые стали фиолетового цвета. Откуда-то появился парень на скутере, меня усадили на это средство передвижения, и я, держась за него, поднялась наверх к отелю. Мне дали таз с горячей водой, и я опустила в него отмороженные пальцы. Это была адская боль. Кто-то меня держал и промывал мне подбородок. Приехала «скорая помощь». Врач сказал:

— Надо везти в больницу и зашивать.

Когда мы туда приехали, Лион сказал доктору:

— Мы из Москвы. Это артистка. Ее лицо — визитная карточка, пожалуйста, зашейте аккуратно!

— Это же Наталия Гулькина! Знаем, знаем, знаем, — оживился доктор и запел: «Ты прекрасней всех, пусть мерцает свет, пусть горят огни наших дискотек».

— Типа того, — сказала я сквозь улыбку и боль.

Когда я легла на стол, он осмотрел меня и произнес:

— О, ничего себе, развезло! Внутри как будто пилой поработали. Я могу сделать два шва, один внутренний — он сам рассосется, я скажу, какую мазь прикладывать. А второй шов сделаю внешний, буду зашивать другими нитками, потом уже в Москве снимете. Меня обкололи видимо новокаином, но я ничего не понимала, потому что болело все, и очень болели обмороженные пальцы.

Доктор зашил губу, и мы вернулись в Яхрому, чтобы переночевать и ранним утром мчать в Москву в больницу. Все были абсолютно трезвые, никто и глотка вина не успел сделать. Яна лежит пластом, у нее болит спина. Парень в лыжных ботинках сломал себе ногу. А может быть, это его ботинок ударил меня по лицу? Я не знаю. Хорошо, что челюсть осталась цела!

За ночь разнесло губу так, что представить страшно. Ее, бедную, вывернуло наружу, она опухла. Видимо, туда попала инфекция, когда прикладывали снег. Уложив детей, мы всю ночь не спали, сидели у камина и были в ужасе от того, что произошло.

Отпуск закончился, не успев начаться. Все были расстроены, а я ломала голову, что мне сказать директору, ведь в ближайшую неделю я вряд ли смогу принимать участие в концертах. Я понимала, как они все разозлятся, но деваться было некуда, несчастный случай, от этого никто не застрахован.

4 утра. Лион говорит:

— Наташа, иди отдыхай, попробуй поспать, утро вечера мудренее, что-нибудь придумаем.

В 7 часов утра раздался звонок от Алексея Кано:

— Наташа, что с тобой случилось? Во всех СМИ уже есть информация, что ты разбилась.

— В каком смысле — разбилась?

А я еще и говорить нормально не могу, шепелявлю, картавлю, губа огромная.

— В прямом смысле. Лаврову журналисты позвонили в 6 утра и спросили: «Как вы прокомментируете то, что произошло с вашей певицей?» А он спрашивает: «А что произошло с моей певицей? С какой из них?» — «С Наталией Гулькиной, она разбилась в Яхроме на лыжной базе».

Я говорю:

— Да, произошел несчастный случай.

— А почему ты никому не звонишь и ничего не говоришь? — спрашивает Алексей.

— Я собиралась позвонить и сказать, просто сейчас 7 часов утра, я не хотела никого будить. Почему Лавров мне сам не позвонил, если знал?

— Он на тебя обиделся.

— За что?

— За то, что ты не позвонила ему сама и не рассказала о случившемся.

Я никак не могла понять: Лавров обиделся? Он директор, продюсер группы, какие могут быть обиды? Он даже не позвонил, не спросил, как я себя чувствую… Видимо, в нем говорили только ревность и злость.

Мы собрались в Москву, я села за руль, потому что парень со сломанной ногой, который приехал на «Мерседесе», не мог ехать, за руль второй машины сел Лион. Когда мы приехали в травмпункт, врачи осмотрели губу и пришли в ужас: они поставили мне два дренажа, чтобы стекал гной, рассказали, что нужно делать, какими мазями мазаться. Осмотрели дочку, сказали, что сильный ушиб — слава богу, ничего серьезного!

Через несколько дней я поехала снимать швы. За все это время Лавров ни разу так и не позвонил мне. Он все пытался узнавать через Лиона. Иногда звонил Алексей.

Я лежу дома, лечусь, все плохо заживает, и тут мне звонит Литягин и спрашивает:

— Что с тобой произошло?

— Я каталась на тюбингах, и мне разбили лицо, видимо, ботинком попали. Сейчас все зашили. Но стоит дренаж.

— А ты концерты работать сможешь?

— Нет, наверное, 6 февраля я не смогу поехать с вами.

— Как же так? Ты нас всех подставляешь.

— Ребята, поймите, я же не специально себе лицо разбила. Несчастный случай, с каждым бывает, войдите в положение!

— Ясно, завтра заеду к тебе.

Они приехали с Суханкиной, тюльпаны привезли. Суханкина говорит, глядя на меня:

— Ой, я-то думала, у тебя что-то серьезное. Конечно, заметно. Жаль, что ты не сможешь эти концерты работать. Когда ты восстановишься?

А у меня тогда уже почти спал отек. 11 февраля мы должны были лететь в Нальчик и еще в несколько городов. Я говорю:

— Десятого февраля сниму швы, а одиннадцатого полечу с вами на гастроли.

Ни один здравомыслящий человек не поехал бы 11 февраля на гастроли, но так как я человек ответственный, то сказала, что поеду. Лавров за все это время ни разу не позвонил. Потихоньку я стала работать, пудрила как могла губу, прятала, маскировала, потом тщательно промывала, чтобы снова не пошло заражение. Приближалось 20 февраля, мой юбилей.

Накануне Лавров собрал весь коллектив:

— Я готовлю от нас всех подарок для Гулькиной.

— А что готовишь?

— Неважно, что я готовлю. С вас всех по пять тысяч рублей.

— А что ты хочешь купить? — спросил Лион.

— Я хочу подарить ей мотоциклетный шлем.

— Зачем ей шлем?

— Как зачем? Она давно мечтала о шлеме. Будет именно такой подарок, и все.

Все удивились: юбилей, 45 лет, столько всего сделала Наташа для «Миража», а в подарок какой-то шлем! Неужели она не заслужила ничего большего? «Будет