– А куда она ходит, если не может заснуть?

– Сейчас, когда холодно, в «центр», а летом она сидела на воздухе и смотрела на звезды до тех пор, пока не успокаивалась. Она никому не может причинить вред. Ты, Рут, не хуже меня об этом знаешь.

Я приняла чашку из ее рук. Я вдохнула сладковатый аромат забвения и розмарина воспоминаний.

– Дороти! Ты самый правдивый человек из всех, кого я знаю. Не терзайся так.

– Мне кажется, лучше бы я все им рассказала, – всхлипывая, произнесла она.

Дверь открылась, и холодный воздух проник вовнутрь. Мы еще плотнее закутались в пледы и придержали исписанные листки бумаги, не давая ветру сдуть ответы прочь.

– Уверена, что так оно и было, – сказала сестра Амалия.

* * *

Мальчика больше нет. Он никогда больше не будет сидеть рядом со мной на диване. Мы никогда больше не будем читать вместе книги.

* * *

Отчет о вскрытии

Содержание

Лицо, делающее вскрытие

Основные показатели

Тип обследования, дата, время, место, ассистенты, присутствующие

Сохранность, одежда, личные вещи, сопутствующие предметы

Свидетельства медицинского вмешательства

Посмертные изменения

Посмертные визуальные исследования

Идентификация

Наличие телесных повреждений

Наружный осмотр

Внутренний осмотр

Результаты гистологического исследования

Микроскопическое описание

Результаты токсикологических исследований, результаты лабораторных исследований

Патологическая диагностика

Краткое резюме и примечания

Причина смерти

Аспирация пресной водой, приведшая к общей гипоксемии, вызвавшей сжатие миокарда. Рефлекторная легочная вазоконстрикция и измененная легочная капиллярная проницаемость вызвали отек легких. Падение на затылок привело к поверхностной травме кожи, в подкожных участках на затылке обнаружены гематомы.

Временное свидетельство о смерти выдано коронером.

Досудебное разбирательство отложено.

Тело выдано для погребения.

Двадцать пятое декабря. Тридцать первое декабря. Первое января. Все даты прошли незамеченными. Похороны Люсьена стали первым и последним случаем, когда мы собрались все вместе – я, Марк и Энджи. На похоронах я все время вспоминала об отцах, которых с нами нет и не было, – об отце Энджи, об отце Люсьена, об отце Марка… Даже мой собственный отец воспринимался мной сейчас как вечно отсутствовавший, стремившийся за синими занавесками произвести на свет дитя из пробирки в тщетной попытке продолжить свой род. Матерей рядом с нами тоже не было.

Полиция наконец вышла на след Энджи, но дочь, как мне сообщили, не хотела со мной общаться.

– Ей психологически трудно сюда приехать, – помню, сказал Марк. – Ты должна это понять. Никому не предъявлено обвинений. Для нее это будет очень трудно.

Когда муж перестал плакать, он побрился, где-то постригся и перебрался обратно в дом. В то время он вновь стал ближе ко мне, точнее, был рядом. Он поддерживал меня, когда я с трудом могла стоять. Он сидел, держа мою руку в своей. Он спал на диване рядом, чтобы я ночью слышала его дыхание. Марк вслушивался в тишину и ловил глухой звук сдавленного покашливания, которое вырывалось из моего охрипшего горла.

Когда пришли сестры, я слышала из окна спальни, как он орет, отстаивая мои интересы:

– Она спит. Когда она будет готова, то сама придет к вам.

Марк врал ради моего спокойствия.

– Извини, но я всего лишь служу здесь привратником.

Он хотел, чтобы я принадлежала только ему? Как он мог хотеть меня физически в дни, последовавшие за гибелью Люсьена? У меня покраснели от постоянного плача глаза. Я то и дело впадала в истерику. Единственный физический контакт, которого я жаждала, – царапнуть собственными ногтями по коже, чтобы увидеть, как выступит кровь. Как он мог хотеть жену, которая, возможно, повинна в убийстве внука?

– Много времени прошло с тех пор, как ты в последний раз во мне нуждалась, – укладывая меня в постель, сказал Марк.

«Она кровоточит, – писали сестры в своем блоге. – Она оплакивает потерю невинной жизни».

* * *

Прошло много времени, пока я смогла облечь в слова запретный вопрос.

Марк отваживался смотреть в глаза миру за воротами Велла. Он ездил на рынок и пополнял наши припасы. Он старался убедить меня хоть немного поесть, но мой желудок сжимался от одного запаха пищи. Как бы там ни было, а я сидела рядом с ним на кухне, согретой «Рейберном», и притворялась, что это место со временем может вновь стать сердцем дома. Марк вернулся к теме, которую мы уже обсуждали. Муж сказал, что в ночь смерти Люсьена, когда я от него ушла, он написал адвокату письмо. Он хочет передать доверенность на свою половину Велла и через вклад в банке арендовать гостинку.

– Нехорошо нам… тебе… оставаться здесь. Ты и сама должна это понимать. Ты здесь живешь, словно в тюрьме. Тебе надо отсюда куда-то уехать.

– Здесь не хуже и не лучше, чем в любом другом месте.

– Согласен, что везде будет трудно, но подальше отсюда есть небольшой шанс на то, что ты вылечишься.

Одного этого слова хватило, чтобы я поспешила из комнаты, но Марк схватил меня за руку и усадил на место.

– Ладно, не вылечишься, извини. Я хотел сказать, что нужно время, чтобы ты пришла в себя.

Холодный, ставший похожим на резину омлет лежал на моей тарелке подобно пластмассовой игрушке из детского кухонного набора. В моем мозгу существовала весьма слабая связь между омлетом, яйцами, которые были разбиты, и курами, которые несут эти яйца. Кто-то должен будет присматривать за курами, если я уеду. Я не знала, кто может стать этим человеком. Я не знала, куда ехать. Впрочем, все это было полнейшей ерундой по сравнению с одним вопросом, который перемалывал все клетки моего тела в труху.

– Думаешь, я могла это сделать?

– Не сейчас, Рут.

Я повторила вопрос, преувеличивая мимику так, словно Марку приходилось понимать меня по губам.

– Я тебя спрашиваю, могла ли я убить Люсьена?

Марк доел, поднялся со своего стула и встал, прислонившись спиной к «Рейберну». Его руки вцепились в серебристый поручень, тянущийся вдоль кухонной плиты. Уже одной этой затянувшейся паузы с лихвой хватило.

Я ощутила, как зубья вилки впиваются в кожу на моем запястье.

– Я приму это спокойно. Ты знаешь…

– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.