Лицо Грейс ничего не выражало. Она молчала.

— Сейчас мы скажем тебе, что именно мы о тебе думаем.

Элиза и Оливия, похоже, точно знали, что делать, потому что после слов Маккензи — «Ты полное ничтожество, зря твоя мать не сделала аборт» — Элиза выступила вперед, чтобы сказать свои слова. Потом Оливия.

Потом Кортни. Потом Дестини. Потом я.

К тому моменту стадный инстинкт взял верх. Пройдет еще три года, прежде чем я буду сидеть на уроке мистера Хьюстона, слушая его лекцию про «Повелитель мух». Но пока класс обсуждал книгу, я думала о том, что мы сделали с Грейс. Не только в ту ночь, когда мы вели ее по тропе и привязали к дереву, но и всегда, когда мы отгораживались от остальных, как будто создали свой собственный островок, где могли делать все, что нам заблагорассудится. Никаких взрослых. Никаких сверстников. Только мы сами и те, кого мы хотели унизить.

У меня не было намерений открыто оскорблять чувства Грейс, но в этот момент меня как будто ужалила какая-то муха, и я подошла к ней с собственной порцией обидных слов. Я думала, что буду последней, что после меня все закончится, но потом Маккензи начала снова, за ней Элиза, и все пошло по второму кругу.

Все это время Грейс стояла там, привязанная к дереву, с закрытыми глазами, впитывая наши оскорбления как губка. Не только ее уши, но и все ее тело пропитывались каждым новым, полным ненависти словом.

Во время второго раунда оскорблений — «Твоя вагина пахнет протухшим тунцом», «Ты и твоя мамаша такие уродины, что твой отец покончил с собой, лишь бы вас не видеть» — Грейс начала что-то шептать. Сначала было невозможно понять, что она говорит, так как ее губы почти не шевелились, но когда начался третий раунд, ее голос зазвучал громче.

— От палки или камня тело заболит, а слово не заденет и мимо пролетит.

Мы плевались в нее. Насмехались над ней. Говорили, что ненавидим. Что она никто.

— От палки или камня тело заболит, а слово не заденет и мимо пролетит.

Мы говорили, что мир без нее был бы только лучше. Что в школе она никому не нравится. Что она никому в мире не нравится. Что лучше бы она умерла.

— От палки или камня тело заболит, а слово не заденет и мимо пролетит.

Чем более ужасные вещи мы говорили, тем громче становился ее шепот. Ее глаза были по-прежнему закрыты, когда она повторяла стишок, но чем громче она говорила, тем громче мы выкрикивали гадости в ее адрес.

А потом Грейс начала делать что-то новое, а именно биться головой о дерево. Сначала медленно, просто легкое покачивание головой, но потом она стала биться затылком все сильнее и сильнее. И все это время продолжала читать стишок, но теперь уже исступленно выкрикивая.

— От палки или камня тело заболит, а слово не заденет и мимо пролетит.

Мы переглянулись и нервно обвели глазами темный лес.

Как далеко находятся другие бунгало? Вдруг кто-нибудь нас услышит?

— Не было печали, — сказала Маккензи и вытащила из рюкзака полотенце. Она и Элиза подошли к Грейс и обмотали его вокруг ее головы так, чтобы один его конец оказался у нее во рту.

Даже тогда Грейс все еще пыталась говорить. И не переставала биться головой о дерево.

— Вот же дерьмо, — сказала Дестини.

— Что будем делать? — спросила Кортни.

— Давайте развяжем ее, — предложила я.

— Ни за что. Она ведет себя как ненормальная, — сказала Оливия.

Мы стояли, наблюдая за ней. Вскоре приглушенные крики начали стихать, стук прекратился. Грейс не открыла глаз, но слезы скатывались из-под ее закрытых век и текли по бледным щекам.

— Мы должны развязать ее, — вновь прошептала я.

Маккензи подняла с земли рюкзак и надела на плечо.

— Пойдемте назад.

Жестокое безразличие в ее голосе потрясло меня, и хотя я ненавидела Грейс, я знала: мы не можем просто взять и бросить ее.

— Надо хотя бы проверить ее затылок.

— С ней все в порядке.

Маккензи сказала это, как говорила большинство вещей — авторитетно, — но с Грейс ничего не было в порядке. Рано утром, когда мы вернулись, чтобы развязать ее, волосы на ее затылке были покрыты коркой запекшейся крови. Даже кора была в пятнах.

— Пойдем.

Маккензи не стала дожидаться ответа и зашагала по тропинке. Секундой позже за ней последовала Элиза. Потом Оливия. Потом Кортни. Потом Дестини.

Я была последней. У меня не было фонарика, но я не могла оторвать глаз от привязанной к дереву Грейс. Даже в темноте я видела, что ее глаза открыты.

Она смотрела на меня. Умоляла меня развязать ее. Не бросать ее одну в темноте.

— Эмили, быстрее! — прошептала Дестини.

Я повернулась и поспешила следом за подругами.

* * *

Теперь мы шли без фонарика. Я пока не хотела его включать. Рано.

Элиза шла чуть впереди нас по узкой тропинке. В руке у нее все еще был пистолет, но она опустила его. Мы шли уже почти пятнадцать минут — Элиза впереди, Кортни за ней, а я за Кортни. В лесу было тихо, если не считать стука капель воды, падающих с веток и листьев.

Элиза внезапно остановилась, и только подойдя к Кортни, я поняла причину. Впереди, сквозь деревья, был виден свет костра. Мы прибавили шагу и вскоре увидели, что по обе стороны от дерева, к которому почти пятнадцать лет назад мы привязали Грейс, стояли два зажженных факела.

Теперь Терри была привязана к тому же дереву.

Как когда-то Грейс Фармер, Терри удерживали на месте две веревки. Ее голова была опущена, а сама она стояла неподвижно. На секунду я подумала, что она мертва. Но затем, услышав наше приближение, она пошевелилась и приподняла голову. Увы, на глазах у нее была повязка, рот заклеен изолентой. Выкрикивая имя дочери, Кортни бросилась вперед. Она толкнула Элизу, чуть не сбив ее с ног, и выскочила на поляну.

Элиза посмотрела на меня, но я, не глядя на нее, тоже побежала. Кортни уже добежала до Терри и сорвала с ее глаз повязку. Она говорила ей, что все будет в порядке. Что теперь она в безопасности. Я улыбалась, чувствуя, как слезы счастья застилают мне глаза, как вдруг поняла — это ловушка — и остановилась.

Кто бы ни похитил Терри — без сомнения, тот же извращенный злоумышленник, который стоял за самоубийством Оливии и Дестини, — он привязал Терри к дереву не просто так: его цель заключалась в том, чтобы привести сюда нас троих.

Лесная тишина становилась все глуше. Я щелкнула фонариком и направила луч на поляну, на темные деревья, надеясь заметить того, кто наблюдает за нами. Наблюдает, вооружившись винтовкой, ножом, топором или любым другим оружием, чтобы прикончить нас.

Луч фонарика упал Элизе на лицо, и я увидела на нем тот же страх, ожидание того, что вот-вот случится нечто ужасное. Все еще не поднимая пистолет, она застыла в неподвижности и посмотрела на меня.