Мне казалось, что Очкарик, которая на «красавицу» тянула с трудом, изначально была не такая, как остальные. Что мы как-то сразу совпали и как-то сразу везде: любили читать одни и те же книги, любили покой и уют, любили смотреть на дождь, любили просто кататься на машине без всякой цели и слушать музыку. Даже мультики про джедаев смотрели с одинаковым удовольствием и потом долго их обсуждали, валясь в кровати.

Мне казалось… Нет, я был уверен, что сделал правильный выбор. Потому что сделал его осознанно, без принуждения, не потому что надо, ведь уже «прошло так много времени и подружки спрашивают, почему я еще без кольца?» Я выбрал женщину для себя, не идеальную для кого-то, но такую, как нужно мне.

И даже сейчас, когда она, как и остальные, снова стремительно превращается из принцессы в лягушку, не могу избавиться от навязчивой картинки в голове: счастливой испуганной улыбки и огромных заплаканных глаз, когда дарю ей кольцо. Тупо хочется улыбаться в ответ. Хрен знает почему. Прямо сейчас.

Я кладу ладонь на ручку двери и… все равно туплю.

Конечно, моя жена не превратилась в каракатицу, не окривела и вряд ли стала овощем, но до сих пор ли она — та самая девушка, на которой я женился всего пару часов назад?

И самое поганое — я до сих пор не знаю, что делать.

Меня поимели — будем называть вещи своими именами. Где-то подсознательно понимаю, почему она промолчала, хоть надеюсь, что сейчас Йени уже достаточно в себе, чтобы все рассказать сама. И сам я молодец — этого тоже нельзя отрицать. Если бы не поспешил, наверняка все это «тайное» стало бы явным в ближайшие месяцы.

Но.

Из головы не выходят слова ее матери.

Готов ли я к тому, что будет дальше?

Осторожно нажимаю на ручку, приоткрываю дверь и вхожу в палату.

Почему-то сразу бросаются в глаза идеально белые стены, окна, подоконники и даже мебель. Места здесь — хоть конем скачи. Хватает даже на маленький зеленый садив к углу, между столиком и креслом. Единственные темные мазки на всей этой невинности — картины на стене в геометрически ровных черных рамах.

На часах под «плазмой» — почти одиннадцать. Сюда мы приехали около шести.

Я нарочно не смотрю на кровать, которая, совсем как в американских фильмах, стоит посреди палаты, «головой» к стене.

— Дежавю, да? — слышу тихий голос. — Принцесса снова в башне, принц снова примчался ее спасать.

Поворачиваюсь.

И почему-то бьет в голову, как хук, к которому не успел подготовиться — она очень бледная. Какая-то почти серая. Наверное, поэтому покрасневшие веки кажутся такими… уродливо-ненастоящими. Словно неумеха-гример переборщил с драмой, и в итоге легкая милая припухлость превратилась в плохую попытку инопланетянина замаскироваться под нормального человека.

— Только на этот раз вместо принцессы — Баба Яга, — продолжает Очкарик.

Она пытается улыбнуться, пытается подбодрить сама себя.

Раньше я бы подумал: «Молодец, какой отважный карапуз, из последних сил барахтается». А сейчас у меня в голове торчат слова ее матери: «Она научилась хорошо притворяться… Она будет притворятся для вас…»

— Ну, давай все же будем честны. — Собственный голос звучит глухо и неприятно скрипит. — На Бабу Ягу ты не тянешь. Маленькая еще.

Ее руки лежат поверх одеяла.

Как-то очень бережно перебирает пальцами лепестки орхидеи. Наверное, одной из тех, что были у нее в волосах.

— Ты все знаешь, да? — На меня не смотрит, только как будто вздыхает и задерживает дыхание с приподнятыми плечами.

— Твоя мама рассказала.

Несколько раз качает головой и выдыхает.

Тихо, почти беззвучно.

Но это как серпом по яйцам. 

Akira Yamaoka — Please Love Me ... Once More

Мне так страшно поднять взгляд.

Так сильно страшно, как не было уже очень-очень давно.

Потому что пока я не смотрю на него — остается иллюзия волшебства. Остается маленькая надежда с оборванными крыльями, что все будет хорошо, что счастье, на которое я после этого ужасного вранья просто не заслуживаю, все-таки случится.

Бывает же в фильмах, что героиня прикидывается кем-то другим, герой сначала просто увивается за ней, потом влюбляется в ее душу, а потом, когда вскрывается правда, они расходятся, чтобы на следующий день понять, что любят друг друга не за имена и статусы.

— Как ты? — слышу его голос и с огромным трудом подавляю желание закрыть уши.

Это жалость.

Я научилась чувствовать ее даже по миллиграммам. Как парфюмер — слышу фальшивую ноту, портящую весь «букет».

— Хуже, чем утром, но лучше, чем несколько часов назад.

Хорошо, что мама забрала из палаты и испорченное платье, и туфли.

Хотела и орхидею забрать, но ее я оставила для себя.

Лежала и представляла, каким был бы вечер: как Антон срезал бы все пуговицы, потому что ему явно не хватило бы терпения расстегнуть их всех. Как платье упало бы на пол. Как я осталась бы в белых полупрозрачных кружевах, чулках, Джимми Чу и с цветами в волосах. А потом только в чулках, туфлях и цветах.

Перед глазами красные брызги прошлого.

Прикусываю губу, чтобы не закричать от боли, которая сдавливает колени, проходит спазмом вверх по бедрам до живота.

— Ты был таким… настоящим в моей ненастоящей жизни, — нахожу в себе силы начать исповедь. — Я… забылась.

Признаваться уже поздно.

Каяться — бессмысленно.

Просить прощения — смешно.

Есть только правда, которую я должна рассказать. Для нас обоих. Мне тоже нужно послушать историю маленькой балерины, которую сквозняком унесло в камин. Как говорил мой психолог: записывай все, что чувствуешь, а потом перечитывай, чтобы услышать и понять себя. А я, стоило взять ручку и блокнот, сразу начинала писать книги.

Сбегала от реальности в миры, где на помощь девушке в беде всегда приходит рыцарь без страха и упрека, где зло немного гротескное и корявое, но не очень страшное и слабое.

Последние девять лет жила, глядя на мир через кривые зеркала моих фантазий.

И в итоге… сама стала злой ведьмой, заманившей в сети единственного, возможно, человека, которому была хоть чуть-чуть небезразлична.

— Ты не был человеком из окружения. Ты видел меня впервые, ничего обо мне не знал, не общался с людьми, которые могли бы сочувствующе кивать и намекать: «Ну ты же в курсе, да, что она с приветом?» Ты был таким настоящим и обыкновенным. И немножко необыкновенным, потому что без костюма, галстука и модных туфель. А еще с коктейлем из безалкогольного шампанского и мартини. Я в жизни столько не пила, как тогда с тобой. Всегда боялась расслабиться. Боялась, что как только поверю, сниму палец с курка — все повторится.