Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комната закружилась, когда он положил его на стол между нами.
В прозрачном пластиковом пакете лежало ожерелье моей матери. Это было ожерелье, которое я искала после ее смерти. Ожерелье, которое я подробно описала владельцам ломбардов в Клифтон Фордж и десяткам людей по всему штату.
Откуда оно у него? Было ли оно на ней, когда она умерла? Все остальное с того ужасного утра — ее сумочка, чемодан, который был в мотеле, даже ее зубная щетка — было возвращено мне после того, как полиция сочла, что это не относится к расследованию.
Было ли это ожерелье уликой? Если да, то почему оно не было включено ни в один из судебных материалов? Джим позволил мне просмотреть материалы дела Дрейвена в прошлом месяце. Я просила его об этом. Умоляла, на самом деле. Мне нужна была эта деталь. Там не было упоминания об ожерелье.
— Вы узнаете это? — спросил Маркус, хотя он уже знал ответ. Я даже не пыталась скрыть свою реакцию.
— Да. Оно принадлежало моей матери.
Изящная золотая цепочка не сверкала под пластиком. Она была тусклой и покрытой черным налетом. Кристалл в центре кулона "Северная звезда" имел кольцо грязи и копоти вокруг основания, как будто кто-то протер только большую часть камня. Только в центре было достаточно чисто, чтобы уловить отблеск верхнего люминесцентного света.
— Помнишь, прошлым летом тот человек сгорел до смерти в хижине в горах?
Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать вопрос Маркуса. Затем замирающее чувство в моем нутре чуть не протащило меня по полу.
Речь шла не о Дрейвене или убийстве моей матери.
Дело было в хижине.
Это всегда возвращалось к этой гребаной хижине.
— Мм, да. Думаю, да. Это случилось прямо перед тем, как я переехала сюда. Я не отрывала взгляда от маминого ожерелья, делая все возможное, чтобы мой голос не дрожал. Я сидела на своих дрожащих пальцах.
Год назад я провела бесчисленное количество часов, репетируя, что я скажу, если меня арестуют. Я репетировала снова и снова, в душе или по дороге на работу.
Но ничего не происходило. Я успокоилась. Где теперь были эти отработанные фразы? Где фальшивый сюрприз?
Маркус дотронулся до пластикового пакета, потянув его на свою сторону стола. Я хотела схватить его и выхватить обратно, потому что, черт возьми, это ожерелье должно быть моим. — Этот пожар был холодным делом почти год. Следователи решили, что это был поджог, но мы не смогли найти никаких следов.
— Хорошо. — Я кивнула.
— В хижине было несколько вещей, которые мы связали с жертвой. Мы думали, что это ожерелье тоже его. Но оказалось…
Я подняла глаза, чтобы встретиться с его взглядом. — Это не так.
Как мамино ожерелье оказалось в той хижине? Я не надевала его в ту ночь. Я бы запомнила.
Я не надевала украшения на сон. Единственным исключением было мое обручальное кольцо. В ночь похищения я была в пижаме, с умытым лицом и вычищенными зубами, готовая ко сну. Кроме того, мама никогда не давала мне это ожерелье.
Последний раз я брала его в Денвере — когда? Мама одолжила его мне в колледже для третьего свидания. Свидание прошло ужасно, потому что парень выложил всего двадцать баксов за дешевую пиццу и решил, что этого достаточно для секса. Когда я отказала ему, он надулся и сказал, что больше не жди от меня вестей.
На следующий вечер мама пригласила меня на свидание между матерью и дочерью, с приличной пиццей, и я вернула ей ожерелье. Я дразнила ее, говоря, что это плохая примета.
Это был последний раз, когда я носила это ожерелье, я была уверена в этом.
Я отдала его обратно.
— Есть идеи, как оно туда попало? — спросил Маркус.
— Нет. — Черт. Я должна позвонить Джиму. Мне нужно было заткнуться и позвонить Джиму. Но откуда Маркус узнал, что это мамино ожерелье?
Мой позвоночник затрещал. Именно поэтому я была здесь, верно? Потому что он знал, что это ожерелье принадлежало маме, и привел меня на допрос. Означало ли это, что он знал, что я была в той хижине?
Или это была тактика — заставить меня ждать в этой комнате в течение часа, прежде чем войти, чтобы задать короткие, наводящие вопросы, которые загнали бы меня в угол? Я перемотала наш разговор назад, воспроизводя каждое свое слово и тщательно взвешивая их.
Если бы Маркус не знал, что это ожерелье принадлежало маме, я бы ему сказала.
Маркус Вагнер не был другом. Шеф был не на моей стороне.
Это означало, что я закончила разговор.
Почти.
— Как вы узнали, что оно принадлежит моей маме?
Он выдержал мой взгляд, не решаясь ответить. Он как будто оценивал меня, как будто знал, что я только что определила его как врага. — Фотография в газете.
Черт. На одной из фотографий, которые Брайс напечатала в сегодняшней газете, была фотография мамы в этом ожерелье.
Я была здесь, потому что у Маркуса появилась новая зацепка по пожару в хижине. Он, конечно, действовал быстро. Газете не было и двадцати четырех часов.
Кто-то подбросил это ожерелье. Кто-то, кто хотел свалить вину за пожар и убийство на меня. Возможно, это был тот же человек, который убил мою мать и похитил меня и Брайс.
Тот же человек или люди, которые убили отца.
Воины.
— Согласно записям ваших кредитных карт, вы были в Монтане в тот день, когда сгорела хижина. Вы прилетели в Бозман накануне вечера.
Воздух покинул мои легкие. Я кивнула.
— Почему?
Я сделала глоток воды из чашки "Дикси". Было ли это показательно, что мне нужна вода? Неужели только виновные люди пьют из этих маленьких бумажных стаканчиков? Я поперхнулась водой. — Я пришла посмотреть на мамину могилу. Я еще не была здесь.
— А ты была?
Нет. Меня забрали и запихнули в багажник.
Но я не могла рассказать Маркусу о похищении. Была причина, по которой я не обратилась в полицию, и этой причиной был мой муж.
— Женевьева? — спросил Маркус, когда я не ответила.
— Меня обвиняют?
Его рот сжался в твердую линию. Даже усы не могли скрыть его раздражения. — Нет.
— Тогда я хотела бы уйти. — Я отодвинула стул и встала. — Мне неудобно говорить без присутствия моего адвоката.
Я предполагала, что через день-два снова окажусь в этом кресле в качестве главного подозреваемого в расследовании поджога и убийства.
Юридическая школа