Чакмооль замолчал, и в тишине послышалось невнятное бормотание речного потока. Стивен еще слишком живо помнил спуск по трещине — помнил охватившее его возбуждение и чувство полноты жизни. Лучше всего он чувствовал себя в тесноте пещер. Каждый день доктор Кроган настаивал на постройке дорог, улучшении гостиницы — и вообще делал все возможное, чтобы открыть пещеру толпам посетителей, которые нарушат ее покой. Стивен много раз давал себе слово сделать все, что угодно, лишь бы сохранить пещеру такой, какой она была пять лет назад. И теперь у него появился шанс.

Но стоит ли этот шанс жизни девочки?

— На карту поставлено гораздо больше, чем эта пещера, — сказал чакмооль, словно читая его мысли. — Должен родиться новый мир. Сейчас ты раб и всегда был рабом; сколько бы ты заплатил за то, чтобы получить свободу? Чтобы жить в мире, где твои дети никогда не узнают хлыста надсмотрщика или молотка аукционера? Величие оплачивается жизнями. Девочка Нанауацин принесет рождение нового мира свободных людей, а мир хозяев и рабов станет лишь воспоминанием.

— Я…

— Стивен, ты должен принять решение, — заявил чакмооль. — Время истекает.

Стивен вспомнил разговор с Ником Бренсфордом на Рождество. «Выбрось из головы все эти гигантские замыслы, — сказал Ник. — И эту идею лучше тоже выбрось из головы. Доктор Кроган ни в жизнь не даст тебе уехать в Африку».

«Ради тебя, Ник, — подумал Стивен и почти поверил самому себе. — Ради тебя и таких, как ты».

— Что я должен сделать? — спросил он.

Арчи сидел на носу лодки в надежде, что теплое утреннее солнце вытопит остатки кошмарных снов из его головы. Солнце поднялось уже довольно высоко, однако на лодке стояла непривычная тишина. Стоило Арчи подняться на ноги, и он чувствовал такую усталость, словно день подходил к концу, а не едва только начинался.

Странно, что он не мог вспомнить свой сон. В последнее время он, наоборот, слишком хорошо помнил сны и не знал, как от них избавиться.

— Доброе утро! — пропел он, попытавшись подавить неприятные ощущения напускной веселостью. — Мари, ты еще не приготовила твой замечательный кофе?

Долгое время никто не отвечал. Потом вместо улыбающейся Мари из-за занавески, отделявшей семейную спальню, на палубу вышел суровый Питер Дейгл.

— Доброе утро, Арчи, — тихо сказал он.

— Питер, что-то случилось? Где девочки?

— Внутри. И останутся там, пока ты не сойдешь на берег.

В голосе Питера звучали почти враждебные нотки. Арчи ничего не мог понять: вчера вечером они смеялись и шутили возле очага и хором подпевали Мари. Арчи тоже пел вместе со всеми французские народные песни, хотя по-французски знал всего несколько слов. Весь вечер он провел в полном изумлении: ни разу в жизни он не проводил время так весело да на трезвую голову. Арчи все еще дивился этим воспоминаниям — они были одновременно и далекие, и близкие, словно утешительное видение, куда можно вернуться в плохие времена.

А теперь Питер, похоже, совершенно забыл вчерашнее. Арчи охватило чувство потери, как будто внезапная перемена в отношении к нему Питера лишила воспоминания всей их прелести.

— Питер, что…

— Что случилось? — резко оборвал его Питер. — Арчи, Богородицей клянусь, прошлой ночью ты чуть не оказался за бортом. Если бы я не верил, что в глубине души ты порядочный человек, я бы тебя… — Он замолчал и подошел поближе к Арчи. — Я не хочу, чтобы это слышали девочки, особенно Соня.

— Что я натворил? — спросил Арчи. Он ненавидел просительные нотки в своем голосе, но происходило явно нечто большее, чем обычная размолвка между мужчинами. У Арчи появилось ужасное ощущение, что его изгоняют из круга избранных, лишают счастья, которое ему довелось испытать вчера, а он так и не понял за что.

Внезапно мир вокруг него треснул, и из трещин потекли воспоминания о сне.

— Ничего такого страшного ты не натворил, — ответил Дейгл. — Мой дядя часто ходил во сне, и я понял, что ты спишь, хотя и разговариваешь. Но то, что ты говорил… Арчи, у меня есть пистолет, и, ей-богу, этой ночью ты чуть не отдал Богу душу.

— Прости, Питер. О Господи, что бы я ни наделал, мне очень жаль, честное слово!

Да что же там произошло, в конце концов? Арчи просил — умолял! — о прощении, хотя его обвинитель так и не сказал, в чем дело. «Питер, неужели ты не понимаешь, что для меня значит быть с вами?» — чуть не закричал он.

Но ему оставалось лишь повторить свой вопрос:

— Питер, что стряслось? Что я натворил?

— Ночью ты ворвался внутрь, откинув занавеску в сторону, словно собирался поймать любовника в спальне жены. Мы с Мари сразу проснулись, но девчонки спят крепко. И слава Богу, по-моему, они тебя очень любят, мои девочки. Они никак не поймут, почему сегодня утром я не выпускаю их наружу.

Питер посмотрел на реку. Открыл было рот, но снова замолчал. Арчи ждал, отчаянно нервничая, но не желая его торопить.

Наконец Питер обернулся к нему.

— У тебя нож — там, за поясом, — сказал он. — Вчера ты держал его в руках.

— Господи Боже, ты ведь не думаешь, что я поднял бы на тебя руку?

— Тише! — Питер нервно оглянулся на закрытую занавеску. — Дело не во мне. Мы с тобой быстренько бы разобрались. Я переживаю за Соню.

Фрагмент вчерашнего кошмара всплыл в памяти, и Арчи почувствовал ледяной комок в животе: Джейн в одежде чакмооля лежит на плоском каменном алтаре и блаженно улыбается. И на ее лице нет шрамов. Она улыбается, глядя на него снизу вверх, а он смотрит; как его руки заносят над ней нож.

— Никогда, — прошептал Арчи. — Никогда я не подниму руку на Джейн.

— Арчи! — бросил Питер. — Если ты еще раз это сделаешь… кто такая Джейн?

— Я имел в виду Соню. — Голос Арчи дрожал. Талисман ожил и забился в такт пульсу.

— Кто такая Джейн?

— Моя дочь. Она примерно ровесница Сони, и я… я очень давно ее не видел. — Арчи сел, испугавшись, что осколки сна выведут его из равновесия. В голове роились чудовищные образы: руки скелетов шарят в темной воде в поисках жизни, теплая кровь льется по рукам Арчи.

— Питер, скажи, пожалуйста, — выдавил Арчи, — я угрожал Соне?

— Нет. — Питер смотрел ему в глаза. — Ты держал нож, направив его на себя. Но разговаривал ты с ней… нет, не так. Ты ни с кем из нас не разговаривал. Ты смотрел на Соню и говорил, не сводя с нее глаз. А твои руки… ты словно боролся с ножом, направляя его на себя вместо кого-то другого. С кем бы ты на самом деле ни разговаривал, ты и с ними тоже боролся. — Питер заговорил медленно, выбирая каждое слово с величайшей осторожностью. — Арчи, я уверен, что ты человек хороший. У меня на такие вещи нюх, и я ему доверяю. Я не думал… не думаю, что ты хотел причинить вред моим девочкам. — Питер вынул из кармана серебряный крестик и поцеловал его. Бросил еще один взгляд на занавеску и продолжил: — Я боюсь, что тебя одолеют, сломают твою волю. Арчи, ты одержим демонами. Демон сидит внутри тебя, и ты должен его изгнать. Будь я священником, я мог бы тебе помочь… а может, и нет. — Питер молча вертел крестик в руках.