Я повернулась к гавани и вздрогнула. От причала медленно отходила большая яхта под греческим флагом. На корме отливали золотом большие буквы: «NIKE». Все происходящее снова показалось мне нереальным, настоящей фантасмагорией, наполненной тайным смыслом. Я достала телефон и увидела на экране цифры: 19.19.

- Держи, - Глеб протянул мне маленький пакетик. – Твоя развратная чашка. Если уж она вдохновила тебя на такой подвиг, я не мог ее не добыть. Не бойся, просто сказал официанту, что она понравилась моей девушке, и спросил, сколько будет стоить зачислить ее в погибшие. То есть разбитые. Чашку, разумеется, не девушку.

- Спасибо! – я привстала на цыпочки и поцеловала его. – Пойдем быстрее, а?

Мы поднимались по лестнице, я чувствовала спиной его взгляд и словно видела – изнутри? – радужные разводы, бегущие за ним. Как будто с силой проводишь по сенсорному экрану. Ну почему нельзя взять и перенестись в другое место мгновенно? За эти дни мне уже приходилось испытывать такое сильное желание, что, казалось, просто невозможно терпеть. И еще казалось, что сильнее хотеть мужчину тоже невозможно. И каждый раз оказывалось, что я ошибалась. Что это было такое… «первый раз в первый класс»?

Я вспомнила, как выходила из самолета, и нервно хихикнула. Глеб, который шел всего на пару ступенек ниже, провел рукой по моей спине, я вздрогнула и сцепила зубы. Через сад и к себе на второй этаж мы уже почти бежали – как после тупика и «хорватских девушек». Но только сейчас все было по-другому. Совсем по-другому. Как будто все это было давным-давно, и мы тоже стали другими.

Задыхаясь, я поставила в угол сумку – швырнула бы, но вспомнила о чашке. Повернула в замке ключ. Глеб в это время стряхивал с ног кроссовки, даже не развязав шнурки. Я рассмеялась – без причины, от переполнявшей меня радости и нетерпения – и обняла его, прижав к стене, прямо там, в коридорчике у двери.

- Ника, - шептал он, целуя мои волосы, лоб, виски, - милая…

Я резко, рывком, потянула наверх его майку, и он нагнулся, помогая мне. Отшвырнув ее куда-то, я провела ладонями по его животу, словно пересчитывала кубики пресса, и сунула нос подмышку, привычно шалея от запаха тела, смешанного с терпким ароматом возбуждения. Подняв голову, дотянулась до его губ. Поцелуй был долгим и сладким, как нагретый солнцем виноград.

Я вспомнила, как забиралась по канату, как сидела, свесив ноги, на стволе сосны и чувствовала почти такую же лихорадочную дрожь – восторг и ужас одновременно. Как будто кровь закипела, и от миллионов крошечных пузырьков по всему телу разлились жар и холод. Я подумала, что мое желание властвовать над высотой и желание близости с Глебом – одной природы, из темных колдовских глубин, где живут неведомые чудища.

На этот раз Глеб не смотрел на меня. Прислонившись к стене, он стоял с закрытыми глазами, улыбался и словно ждал чего-то. «Ты хотела – ну и что ты теперь будешь со мной делать?»

Прижавшись приоткрытыми губами к его шее, я нащупала языком артерию и тонко провела по ней вверх-вниз, чувствуя ритмичные толчки пульса. Промелькнуло быстро и смутно, что так я целовала его в ту ночь, о которой почти ничего не помнила. От шеи губы опустились к ямочке под горлом. Для меня это было какое-то магическое место – я всегда замирала, когда Глеб касался его губами или языком, и сама тоже никак не могла обойти.

Расстегнув пуговицу на его шортах, я потянула вниз язычок молнии и стащила их вниз – вместе с белыми трикотажными трусами. У Глеба их было несколько, они были немного смешными, даже нелепыми, выбивались из образа брутального мачо и поэтому страшно мне нравились. Семен Семеныч доверчиво ткнулся в руку, и я легонько погладила его, как собаку, сделавшую охотничью стойку.

Это сравнение – суровый пес, замерший с поджатой передней лапой – показалось мне таким забавным, что я фыркнула, уткнувшись Глебу в грудь. Он открыл глаза, посмотрел на меня удивленно и тут же закрыл снова. Самым кончиком языка я коснулась сначала одного соска, потом второго, скользнула ниже, еще ниже, прокладывая узенькую дорожку из быстрых летучих поцелуев. Опустилась на колени и сжала его бедра ладонями, поглаживая ягодицы кончиками пальцев.

Запрокинув голову, Глеб глухо постанывал и гладил мои волосы. И вдруг резко сжал мои плечи, заставив подняться. Прижав меня к себе, он попросил, тяжело дыша:

- Ника, подожди, не надо. Потом, ладно?

Переступив через шорты, он подхватил меня на руки и понес в комнату. Я думала, что он начнет меня раздевать, но Глеб ногой открыл дверцу шкафа и поставил меня перед зеркалом.

- Смотри, - прошептал он на ухо, расстегивая пуговицы.

На мне была длинная шелковая блузка без рукавов с миллионом мелких пуговиц. Обычно я снимала ее через голову, но Глеб расстегивал их одну за другой, медленно-медленно, попутно через ткань лаская грудь. Я следила за движениями его пальцев в зеркале и изнывала от нетерпения. Это была пытка – но такая сладкая, что я не отказалась бы от нее ни за что на свете.

Покончив с пуговицами, Глеб снял с меня блузку, потом бриджи. Он стоял у меня за спиной, и наши взгляды скрестились в зеркальной глубине – как два клинка. Его губы касались моей шеи, плеч, пальцы скользили по коже, ныряли под тонкое кружево, замирая там. Я в кровь искусала губы, чтобы не стонать, только поскуливала тихо по-щенячьи, но все-таки не выдержала и взмолилась:

- Глеб! Я больше не могу!

Он резко развернул меня к себе, и я даже не поняла, каким образом на мне вдруг не осталось ничего – как будто реальность начала осыпаться пикселями. Глеб целовал мою грудь, ласкал языком соски, потом приподнял, держа за бедра, и я обвила его ногами. Но он осторожно положил меня на кровать и нагнулся надо мной, упираясь коленом в край.

- Ну же! – всхлипнула я.

Глеб вошел в меня медленно, сильно и глубоко, и не успел он еще закончить это движение, как мое тело сжалось в раскаленную точку и разлетелось на атомы. Я застонала и выгнулась дугой. Глеб замер и посмотрел на меня изумленно, но тут же продолжил, ускоряя темп. Каждый раз, когда я подбиралась ко второму оргазму, он останавливался и менял позу – и все начиналось сначала. Под конец я даже не стонала уже, а тихо рычала, как выбившаяся из сил тигрица. И на одно долгое мгновенье мы стали абсолютно единым целым, полностью слившись, растворившись друг в друге, в едином общем наслаждении…

У меня кружилась голова и звенело в ушах. Я лежала на спине, головой на руке Глеба и лениво гладила его по животу.

- Надо будет новые визитки заказать, - каким-то совершенно будничным голосом сказал он, глядя в потолок.

Я подняла голову и посмотрела на него, не веря своим ушам. Только что было такое – и какие-то визитки?!

- Ну, ты недавно сказала, что я бог в постели. Думал, пошутила. Оказалось, нет. Вот и напишу: «Глеб Осадчий, бог секса». Ну а что? Женщины кончают, как только мы с Семенычем начинаем вход в систему.

- Иди ты на фиг, бог секса, - буркнула я, отвернувшись и накрыв голову подушкой. – Вместе с Семенычем. Это не женщины. Это одна женщина. Нимфоманка-рекордсменка. Для мужчины такое было бы позорищем. А для женщины – даже и не знаю. Пальцем дотронься – и готова.