Говорили, что он сторчался. Что его судили за жестокое обращение с женщиной, кажется, с проституткой. Что его осудили за драку с каким-то арабом, и это при том, что увечья Мышьяка были куда существенней. Временами Мышьяк выкладывал в ютьюб отчаянно глупые и агрессивные послания, он благословлял и проклинал, но никто не смотрел его обращения, от слов его разило трупной вонью, а выражение лица навевало летаргический сон.

Поначалу Аршин много говорил о нем с Киром, который, правда, понаслышке, но имел представление, о ком речь.

Кир говорил так:

— Нельзя припадать к ручью, водой из которого торгуешь. Захлебнешься. Торговец наркотиками не должен пробовать героина, иначе превратится из продавца в покупателя. Понимаешь, о чем я? У топора не должно быть своей воли!

Аршин кивал, но понял смысл намного позже.

Кир до своего паралича успел главное — показать и отрекомендовать Аршина непосредственно тем, чье слово открывает путь к чудесным берегам, к сладости приказывать, решать, действовать. Даниил добротно трудился, отпустил бороду и к тридцати пяти годам изрядно обрюзг, размордел, выпив и съев слишком много плохой еды в неурочное время.

Иногда Даниил даже писал что-то за Кира, выведшего его в люди, — какую-нибудь важную речь, которую потом в высоком исполнении сам же и транслировал по своему скромному каналу, где на студийных задниках все время слезала краска, а осветители от вечного опохмела не могли вспомнить свое имя.

Даниил был надежный Киров ученик. Прилежный. Любивший есть из рук.

Из этих же рук он взял и жену — начитанную умницу, писательскую дочку Марту, отбил у какого-то проходимца, высокопарного болтуна, владельца местного ресторанчика. Кир был уж совсем больной, мычащий, — но он как будто подмигнул Даниилу, когда Марта с тогдашним Павликом вошли в комнату, где они с Даней как будто беседовали. Павлик обхаживал тогда Киру Константиновну, искал ее поддержки — и премного был огорчен, когда Даниил стал носить Марте книжки, водить в театр и на концерт. Марта полюбила его искренне, от души, приняла на руки всю его нервотрепку, душную работу, невозможность принадлежать себе, а вместе с этим и сытую беззаботную жизнь, не лишенную и впечатлений: они изредка путешествовали, выскакивали из замусоренной и сияющей фальшивым денежным сиянием Москвы, мчались к европейским камням, к восточным закатам, плыли по морю, валялись на душистом лугу. Они спали подолгу в богатых отелях, наслаждаясь ситцевыми сновидениями, неспешно завтракали на белых скатертях у больших окон с видом на центральную площадь, бродили, взявшись за руки, улыбались таращившимся на них с тарелок морским гадам, пачкали руки и лицо соусом, вгрызались в скользких моллюсков. Жили — пускай всего по несколько дней в сезон — как парочка из рекламы шоколадных конфет, но ведь все-таки жили, жили!

Когда Марта родила девочку с синдромом Дауна, ход счастливых часов остановился. Они оба испуганно посмотрели друг на друга, не решаясь предложить самое ужасное решение — отказаться, ездить навещать до конца ее дней, платить не жалея денег, любить всем сердцем, но все же не ставить на своей собственной жизни крест, связав себя по рукам и ногам с больным уродцем.

Кто первый сказал это слово — уродец?

Разницы нет. Малютку отдали — и в доме воцарилась та особенная тишина, на языке которой говорит только смерть, скрипящая половицами пустых комнат, высасывающая всю воду из цветочных горшков.

Они не могли спать, есть, не стирали одежду, Аршин перестал бриться, стричь ногти. Все вывернулось наизнанку — глаза, мысли, их общая биография, все это, оказывается, вело к чему-то другому, ужасному, по-настоящему трагическому, и эти закаты и европейские города были всего лишь обманками.

— За что нам, — повторяла Марта сквозь рыдания, — за что такое проклятие?!

— Это не проклятие, — утешал ее Даниил, — дауном рождается один из 700 детей, ну хорошо, при современной медицине один из тысячи. Это бывает, бывает!

Позже перевез девочку в швейцарский пансионат для таких детей. Чистый, светлый, радостный. С радугой во всю стену просторного холла и лютеранским крестом в каждой комнате для трех-четырех девочек. Перевез, как ему думалось, навсегда. Марта поселилась в городке, совсем рядом, он купил ей крохотную квартирку, понимая, что она теперь ни за что отсюда не уедет. Он летал, разрывался между двумя странами, он считал, что все в жизни делал ради Марты, трудился, забывая о себе, переступал через людей, врал, защищал с экрана злодеев. Все тепло своего сердца он поместил в Марту, всю свою человеческую беззащитность, именно она была его оправданием на все случаи жизни, ведь все ради нее, и что же теперь?

Дом их в Москве опустел, зарос пылью, какую-то жизнь там поддерживала только домработница Анита, кажется, румынка, найденная женой Кира. Сам Даниил вдруг сдал, постарел лет на десять, начал мучиться одышкой, зловонным пищеварением, внезапно на него находили приступы икоты и подчиненные с трудом сдерживали смешки, когда слова его прерывались дурацким звуком. Он все хуже сносил упреки начальства, все с меньшим рвением старался ему угодить, лицо его и ему самому, и другим все чаще казалось глупым, а глаза — утратившими свет.

Ушли его родители, сначала отец, а потом и мать, Марта изо всех сил звала его уехать к ним — ведь он так хорошо говорит по-французски, ведь он такой профессионал. Он — профессионал!!! Да какой? В чем? Жопу лизать он умеет, а что еще?!

Однажды он просматривал готовящийся сюжет о религиозных паломничествах — ироничный заказной пасквиль. Толпы грязных пьяных людей куда-то топают, поднимая столбы пыли. Вот паломнические сертификаты, которые они покупают за гроши и потом кичатся ими в пабах и на футбольных стадионах. А вот и монолог какого-то обожженного солнцем, но совершенно счастливого немца:

— Если бы вы знали, какие впечатления ждут туриста, совершающего паломничества! Выпивка и девочки! Знали бы вы, какие на маршруте девочки!

В голове Даниила в этот момент откуда ни возьмись всплыла фраза: «Пойдешь паломницей, вернешься блудницей!» Да что за черт!

Он полез в интернет. Щелкнул клавишами, углубился в изучение статей, фотографий, специальных сайтов, форумов. «Современное паломничество в Сантьяго-де-Компостелу стало явлением уникальным, потому что для большинства паломников главным в нем является сам путь, который желательно пройти пешком, а отнюдь не посещение гробницы Святого Иакова. Для большинства это самый дешевый вид отдыха, хороший способ узнать страну и познакомиться с интересными людьми»… «Можно сказать, что Сантьяго-де-Компостела является местом проведения одного из древнейших на земле проектов по повышению туристической привлекательности отдельно взятого региона. По легенде, в 44 году нашей эры в Иерусалиме убили одного из апостолов Иисуса Христа, Иакова Зеведеева, а его тело поместили в лодку и отправили в плавание по Средиземному морю. Почти восемь веков спустя, в 814 году, на самом краю известной тогда земли…»

Даниил закурил, встал, заходил по своему просторному кабинету. Отчего-то забеспокоился, принялся звонить Марте, зная, что она не подойдет — она никогда не отвечает на звонки, когда находится у Мухи — улыбчивой, лучезарной девочки, которая радостно взрослела, набиралась жизненных сил, ко многому проявляла интерес.