Он бросил машину где-то на стоянке около приемного покоя и ухитрился лишь с третьей попытки найти вход в родильное отделение. К тому моменту, как он добрался до регистратуры, он обливался потом и часто хватал ртом воздух. Он был рад, что сестры родильного отделения навидались всякого, так что вид небритого всклокоченного мужчины с безумными глазами, который несвязно бормотал что-то, ничуть их не взволновал.

— Миссис Джилби? Ах да, мы отвезли ее сразу в родильную.

Алекс выслушал объяснения, куда ему идти, шепотом повторяя указания, и отправился в плавание по коридорам отделения. Он нажал кнопку вызова переговоров с охраной и, глядя в объектив телекамеры, искренне надеялся, что выглядит будущим отцом, а не умалишенным, сбежавшим из психбольницы. После показавшегося ему вечностью ожидания дверь с жужжанием отворилась, и он ввалился в родильную палату. Алекс ждал чего угодно, но только не пустынного фойе и потусторонней тишины. Он застыл в неподвижности. К счастью, из одного из расходящихся во все стороны коридоров появилась медсестра.

— Мистер Джилби? — осведомилась она.

Алекс отчаянно закивал и требовательно спросил:

— Где Линн?

— Пойдемте со мной.

Он последовал за ней по коридору:

— Как она?

— Она отлично справляется. — Сестра помедлила, положив руку на ручку двери. — Ваше появление должно ее успокоить. Она несколько расстроена. В биении сердца ребенка были небольшие перебои.

— Что это значит? Как ребенок? Он в порядке?

— Беспокоиться не о чем.

Он терпеть не мог, когда профессиональные медики переходили на подобный тон. При этом всегда кажется, что они врут.

— Но ведь роды преждевременные. У нее только тридцать четыре недели.

— Постарайтесь не волноваться. Они в хороших руках.

Дверь отворилась, и перед Алексом предстала сцена, не имеющая ничего общего с тем, чему их учили на занятиях в консультации. Трудно было вообразить себе нечто более далекое от его с Линн представлений о естественных родах. Вокруг нее суетились три женщины в хирургических одеяниях. Около кровати стоял монитор с электронным дисплеем, четвертая женщина в белом халате не сводила с него внимательных глаз. Линн лежала на спине, раздвинув ноги, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Лицо жены было влажным и красным от напряжения, широко открытые глаза переполнены мукой. Тонкая больничная сорочка облепила тело. Трубочка капельницы, стоявшей рядом с постелью, скрывалась где-то под ней.

— Слава богу, ты здесь, — выдохнула она. — Алекс, я боюсь.

Он кинулся к постели, стиснул руку Линн. Она крепко сжала его ладонь.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Ты отлично справляешься.

Женщина в белом перевела взгляд на него и, как бы отмечая его присутствие, проговорила:

— Здравствуйте. Я доктор Синг. — Затем она присоединилась к сестре у изножия кровати. — Линн, нас немножко беспокоит неритмичность биения сердца ребенка. Мы продвигаемся не так быстро, как мне хотелось бы. Возможно, нам придется подумать о кесаревом сечении.

— Только выньте ребенка, — простонала Линн.

Внезапно поднялась суматоха.

— Ребенок запутался в пуповине, — сказала одна из акушерок. Доктор Синг внимательно всмотрелась в монитор.

— Сердцебиение слабое, — произнесла она.

И тут все понеслось так быстро, что Алекс не успевал следить за происходящим. Он лишь цеплялся за влажную руку Линн. До сознания доходили какие-то отдельные фразы:

— Везите ее в операционную.

— Вставьте катетер.

— Распишитесь в своем согласии.

Постель поехала, дверь распахнулась, все устремились по коридору в операционную.

Окружающий мир превратился в какой-то улей активности. Время то неслось вперед, то останавливалось. Затем, когда Алекс почти потерял надежду, прозвучали волшебные слова:

— Это девочка. У вас родилась дочь.

Глаза его наполнились слезами, он круто обернулся, чтобы увидеть свое дитя. Оно лежало перемазанное кровью, лиловатое, пугающе тихое.

— О боже, — промолвил он, — Линн, это девочка. — Но Линн уже ни на что не реагировала.

Акушерка торопливо завернула младенца в одеяльце и поспешила куда-то унести. Алекс поднялся на ноги.

— Она в порядке? — Его вывели из операционной. Он был как в тумане. Что происходит с его ребенком? Она жива? — Что происходит? — вдруг требовательно спросил он.

Акушерка улыбнулась:

— Ваша дочь чувствует себя превосходно. Она дышит сама, а для недоношенных детей это главная проблема.

Алекс буквально упал на стул и закрыл руками лицо.

— Я хочу только одного: чтобы она была здоровой, — вымолвил он сквозь слезы.

— Она здоровехонькая. Она весит четыре фунта и восемь унций. А это очень хорошо, мистер Джилби. Я приняла немало недоношенных детей и говорю вам, что среди них редко попадаются такие крепыши, как ваша малышка. Она еще должна освоиться в этом мире, но, думаю, все будет отлично.

— Когда я смогу ее увидеть?

— Немного погодя вас пустят посмотреть на нее. Пока на руки ее брать нельзя, но, поскольку она дышит сама, через день-два вы, наверное, сможете ее подержать.

— А как Линн? — спросил он, чувствуя вину за то, что не задал этого вопроса раньше.

— Ее сейчас зашивают: ей тяжело пришлось. Еще какое-то время она будет чувствовать себя разбитой и растерянной. Будет тревожиться из-за того, что ребенок не с ней в палате. Так что вам нужно быть сильным за двоих.

Больше он ничего не помнил, кроме одного особого момента, когда заглянул в прозрачную колыбельку и впервые по-настоящему увидел свою дочку.

— Могу я до нее дотронуться? — спросил он, охваченный каким-то священным ужасом. Ее крохотная головка выглядела такой невероятно беззащитной, глазки были крепко зажмурены, редкие прядки темных волосиков прилипли к темечку.

— Дайте ей подержать свой палец, — распорядилась акушерка.

Он осторожно протянул руку и нежно погладил сморщенную кожицу маленького кулачка. Крохотные пальчики разжались и крепко ухватили его за палец. И Алекс оказался в плену.

Затем он сел возле Линн и сидел, пока она не проснулась, а потом рассказал ей об их чудесной дочери. Бледная, измученная Линн заплакала.

— Я знаю, что мы договаривались назвать ее Эллой, но теперь я хочу назвать ее Дэвиной, в честь Брилла, — тихо промолвила она.

От ее слов у него, как от удара, перехватило дыхание. Его словно сшибло поездом. Переступив порог больницы, он ни разу не вспомнил о Брилле.

— О господи, — прошептал он, и чувство вины притушило его радость. — Какая прекрасная мысль. Ох, Линн, я не знаю, что и сказать. У меня голова идет кругом.