— Конечно. Все Джилби — борцы. — Они взялись за руки и долго смотрели на младенца, страстно желая, чтобы Алекс оказался прав.

Линн озабоченно заглянула ему в глаза:

— Мне так стыдно, Алекс. Мой брат умер, а я могу думать лишь о том, как я люблю Дэвину, как она мне дорога.

— Я понимаю, что именно ты чувствуешь. Меня переполняет счастье, а потом я вдруг вспоминаю, что случилось с Бриллом, и словно падаю с размаху на землю. Я не знаю, как мы все это выдержим.

К концу дня Алексу тоже дали подержать в руках дочку. Он сделал кучу снимков, чтобы похвастаться перед родителями. Адам и Шейла Керр не могли осилить поездку в роддом, и само их отсутствие напомнило Алексу, что сейчас не время предаваться новообретенным радостям отцовства. Когда Линн принесли ужин, он поднялся на ноги.

— Мне нужно вернуться в Глазго, — сказал он. — Я должен удостовериться, что у Элен все в порядке.

— Ты не обязан принимать на себя эту ответственность, — возразила Линн.

— Знаю. Но она нам позвонила, когда случилась беда, — напомнил он ей. — Ее родные далеко. Ей может понадобиться какая-то помощь в организации… Кроме того, я в долгу перед Бриллом. Последние годы я не был ему хорошим другом, и этого я возместить не могу, но он — часть моей жизни.

Линн подняла на него грустные глаза, печально улыбнулась. Слезы заблестели на ее щеках.

— Бедный Брилл. Я все думаю, как страшно было ему в самом конце. Умереть, не имея возможности помириться с теми, кого любишь… А что касается Элен, я вообще не могу себе представить, каково ей. Когда я думаю о том, что чувствовала бы, если б что-то случилось с тобой или Дэвиной…

— Со мной ничего не случится. И с Дэвиной тоже, — сказал Алекс. — Я тебе обещаю.

Он думал об этом своем обещании, покрывая мили между радостью и горем. Все происшедшее в последние дни совершенно его ошеломило, но он не мог позволить себе рухнуть. Слишком многое теперь от него зависело.

На подъезде к Глазго он позвонил Элен. Автоответчик отправил его на ее мобильник. Проклиная все на свете, он свернул к обочине и вновь выслушал сообщение, запоминая номер телефона. Она ответила со второго звонка:

— Алекс? Как Линн? Что случилось?

Он был поражен. Ему всегда казалось, что Элен поглощена лишь своими собственными проблемами да еще Бриллом. То, что, несмотря на горе, она прежде всего поинтересовалась Линн и ребенком, растрогало его.

— У нас родилась дочь. — Это были великие слова, и, произнося их, он ощутил, как к горлу подкатывает комок. — Поскольку она недоношенная, ее сейчас поместили в специальную камеру. Но у нее все отлично. И она красавица.

— А как Линн?

— Страдает. Во всех смыслах. Но она — молодец. А как ты? Как себя чувствуешь?

— Не очень хорошо. Но кажется, я справляюсь.

— Послушай, я уже на пути к тебе. Где ты сейчас?

— Дом все еще считается местом преступления. Я не могу туда вернуться до завтра. Сейчас я нахожусь у подруги, у Джеки. Она живет в Мерчент-Сити. Хочешь сюда приехать?

По правде говоря, Алексу не слишком хотелось видеть женщину, с которой Элен изменяла Бриллу. Он подумал было предложить свидеться на нейтральной территории, но в данных обстоятельствах это выглядело бы бессердечным упреком.

— Расскажи, как туда проехать, — ответил он.

Найти квартиру оказалось легко. Она занимала половину второго этажа одного из преобразованных в жилой дом амбаров, пользовавшихся успехом у несемейных среднего достатка. Женщина, открывшая ему дверь, казалась полной противоположностью Элен. На ней были старые джинсы, выцветшие и порванные на коленях. Ее безрукавая футболка объявляла, что она СТОПРОЦЕНТНО ДЕВА, и обнажала мускулы, которые, на взгляд Алекса, могли бы легко выжать ее собственный вес. Под обоими бицепсами красовались узорчатые татуировки в виде кельтских браслетов. Ее короткие темные волосы были превращены гелем в острые зубцы, и взгляд, которым она одарила гостя, был столь же колючим. Темные брови сдвинулись над бледными серо-голубыми глазами, гостеприимная улыбка не заиграла на ее губах.

— Вы, должно быть, Алекс, — сказала она, и ее выговор сразу выдал, что она уроженка Глазго. — Вам лучше зайти внутрь.

Алекс проследовал за ней в мансарду, которой явно не светило попасть на страницы журналов по интерьерам. К черту стерильный модернизм. Это было жилище человека, отдающего отчет в том, что он любит и каким образом. Торцевая стена с пола до потолка представляла собой одну огромную книжную полку, бессистемно забитую книгами, видеокассетами, CD-дисками и журналами. Перед ней располагался тренажер, сбоку от которого небрежно валялись гантели. Кухонный уголок имел такой вид, какой всегда имеют помещения, где постоянно готовят, то есть исключительно неряшливый. Жилое пространство было обставлено очень удобными, но неказистыми диванами. Кофейный столик почти полностью скрывался под грудами газет и журналов. Со стены смотрели большие фотографии спортсменок, от Мартины Навратиловой до Эллен Макартур.

Элен свернулась клубочком в уголке обитой гобеленовой тканью софы, подлокотники которой свидетельствовали о наличии в доме кошки. Алекс пересек натертый до блеска пол комнаты и наклонился к невестке, которая подняла лицо для обычного формального приветственного поцелуя, когда губы не касаются кожи. У нее были заплаканные, обведенные темными кругами глаза, но самообладание, казалось, к ней вернулось.

— Спасибо, что приехал ко мне. Я это ценю, — проговорила она. — Ведь непросто оторваться от своего новорожденного ребенка.

— Я тебе уже говорил, она сейчас в камере. А Линн отдыхает от трудов. Я подумал, что принесу больше пользы здесь. Но… — он сдержанно улыбнулся Джеки, — я вижу, что о тебе хорошо заботятся.

Джеки пожала плечами, враждебное выражение так и не сошло с ее лица.

— Я свободная журналистка, так что у меня гибкий распорядок дня. Хотите выпить? Есть пиво, виски, вино.

— Лучше бы кофе.

— Кофе у нас кончился. Выпьете чаю?

«Не слишком гостеприимно», — подумал Алекс.

— С удовольствием выпью чаю. Пожалуйста, без сахара и молока. — Он уселся на краешек дивана напротив Элен. У нее был утомленный страдающий взгляд. — Как ты?

Веки ее затрепетали.

— Я стараюсь подавить в себе все чувства. Не хочу думать о Дэвиде, потому что при мысли о нем у меня начинает разрываться сердце. Я не могу поверить, что мир продолжает существовать, а его в нем нет. Но мне нужно через это пройти, не лишившись рассудка. Полиция ведет себя ужасно. Эта бледная девица, что сидела в углу прошлой ночью… Помнишь, Алекс?

— Полицейская?

— Да. — Элен презрительно фыркнула. — Оказывается, она в школе учила французский. Она поняла наш разговор.

— Вот черт.

— Вот именно. Утром приходил детектив, которому поручено это дело. Он сразу же стал спрашивать обо мне и Джеки. Сказал, что врать нет смысла, потому что его сотрудница все слышала прошлой ночью. Поэтому я рассказала ему всю правду. Он был очень вежлив, но я видела, что он меня подозревает.