[«Полон дум» (Данте опять использует здесь форму глагола ruminare — жевать, пережевывать, очевидно продолжая сравнение со стадом, что подчеркивает автор. — Прим. перев.), пытаясь осмыслить все, что случилось, и глядя на небо, я заснул. Мой сон был из тех, через которые делается известной какая-то часть того, что только должно произойти.]

Вот сон Данте, третий пророческий сон Данте в чистилище. В час, когда Венера освещает гору (Данте считает Венеру последней звездой, поскольку она продолжает светить в рассветный час), ему является во сне красивая молодая женщина, которая собирает цветы и поет.

[ «Я — Лия (жена Иакова), и для того, чтобы сплести себе венок и „для зеркала убраться цветами“, я тружусь; сестра же моя Рахиль (вторая жена Иакова) „недвижима днями“. Она „с его стекла [с зеркала] / Не сводит глаз“ и целый день сидит, ничего не делая».]

Итак, перед нами две сестры, одна из которых постоянно занята, а другая пребывает в бездействии. Для средневекового мышления они представляют образ деятельной и созерцательной жизни: «Ей любо созерцанье, мне — дела». Я рада трудиться, работать руками, она — смотреть, созерцать.

Соотношение деятельной и созерцательной жизни — предмет многих дискуссий. На мой взгляд, одна из важнейших заслуг христианства — неразделение этих двух аспектов. Переворот, произведенный христианством в жизни людей, сжато выражается известной формулой: ora et labora. Не ora aut labora, «молись или трудись», а ora et labora, «молись и трудись». Нет деяния без созерцания, без утверждения смысла истории, себя самого, всего сущего: какой смысл имело бы действие — любое действие, если бы человек игнорировал, не осознавал свою судьбу и судьбу всех других людей? И какой смысл имело бы созерцание, если бы человек игнорировал, не принимал во внимание историю, ответственность, созидательную задачу? Принцип «ora et labora» не разделяет человечество на две части, но объединяет всех.

Существует еще один аспект, различающий двух сестер, Лию и Рахиль: Рахиль бездетна, а у Лии много детей, поэтому противопоставление созерцательной и деятельной жизни можно было бы трактовать как противопоставление бесплодности и многоплодности. Однако в христианстве не существует такой посвященной жизни (девства), которая не имела бы целью некую таинственную плодовитость, и не существует такой биологической плодовитости, которая не несла бы в себе девство. Но это понятно тому, кто читал «Рай», а точнее — песнь, которая начинается со слов «Дева-Мать»[196], потому что именно к этим словам отсылает данное противопоставление. Быть девой и матерью — особенность не только Богородицы. Она воплощает и представляет Собой все христианство, ибо без девства нет плодовитости, а без плодовитости нет девства. Не существует деяния, достойного называться таковым (пусть даже это самое смиренное занятие, как дело матери, меняющей подгузник ребенку и убирающей дом), которое не подразумевало бы сердечного памятования о судьбе — своей и других людей. И не существует созерцания (пусть даже это монах стоит на коленях в темной келье), которое не подразумевало бы жертвы ради земной славы Христа — чтобы мир изменялся, созидался, шел к своему предназначению.

Читая и перечитывая фрагмент о Лии и Рахили, я одновременно читал и перечитывал еще один текст, присланный мне другом из Иерусалима (кто-то приписывает этот текст отцу Джуссани, но не знаю, верно ли это, — я искал источник, но не нашел; чей бы он ни был, на смысл это не влияет): «Каждый день людям приходится идти на работу, и они задаются вопросом: „Зачем нам этот труд?“ — „Мы получаем за него деньги, это необходимо“. Да, это необходимо, но даже если и необходимо, оно того не стоит. Грустно, когда вся жизнь — сплошные тяготы, тяготы без цели. Вот в чем проблема: тяготы без цели. Однако что-то неудержимое, как ветер Пятидесятницы, произошло, ворвалось в дом и наполнило ум этих людей, в буквальном смысле изменило их ум и сердце.

Есть одна профессия [то есть ремесло], самая важная профессия в жизни, единственная подлинная профессия человека, кем бы он ни работал — инженером, учителем, управляющим, уборщиком, даже если его профессия — быть больным (когда человек в течение двадцати лет прикован к постели и не может двигаться, его профессией становится болезнь).

Словно внезапно налетевший вихрь, она меняет смысл всего, ибо вбирает в себя все. Все, что делает человек, вся его работа, как бы ее ни воспринимали окружающие, захватывается и преобразуется этим вихрем в единую великую профессию. Эта профессия — спасение мира. Какова Его профессия? Он спасает мир. Помните Пеги? „Он спас мир“[197]. Это профессия человека, который в детстве, как все, играл (кто знает, как, но Он точно играл), общался с друзьями, задавал вопросы, отвечал (и люди удивлялись тому, как Он отвечал); потом Этот Мальчик повзрослел, стал ходить по дорогам и останавливаться, чтобы поговорить с другими, и собрал вокруг Себя людей, и так обошел всю Палестину — и это продолжалось до тех пор, пока то, что Он говорил, не опостылело хозяевам дома до такой степени, что они убили Его».

Какова профессия этого человека? Спаситель. Не кузнец, не инженер, не управляющий, не адвокат. Он был спасителем мира. Его делом было спасти мир, спасти всех людей, чтобы все люди могли достичь счастья! (Напомню, что Данте именно с этой целью пишет «Божественную комедию»: помочь людям, вывести людей от ничтожества к счастью.) Его дело — чтобы все потрясения этого мира, и все тяготы этого мира, и все жертвы этого мира стали прекрасными, как звезды, как звездное небо, чтобы все стало красивым, чтобы мир стал раем (по-гречески рай — это сад [видимо, поэтому мне всегда хочется сказать «земной сад»]). Сделать землю раем, обителью гармонии, где все мы будем счастливы, — вот профессия Этого Человека.

Но это профессия и всех людей. Никто не знает об этом и никто этого не делает, но некоторые призваны узнать, понять и вершить это. Исполняя работу инженера, или архитектора, или управляющего, совершая определенные дела, они движимы желанием спасти людей. Как они могут их спасти? Жертвой. Христос тоже был плотником, однако, работая плотником, Он был послушен Отцу; работая плотником, Он совершал дело, необходимое для спасения людей, для того чтобы привести мир к его предназначению.