* * *

Но если созыв Государственных дум напрямую не отразился на жизни дочерей Николая, то другая новость коснулась и их. Наследник был тяжело болен. Любое падение, любой ушиб могли уложить его в постель на несколько недель. Императорская чета решила не сообщать народу о тяжелой болезни ребенка. Александра Федоровна не доверяла врачам, зато во дворце все чаще начали появляться различные целители. Самый наглый и бесцеремонный из них — Григорий Распутин, близость с которым значительно подточила репутацию царской семьи. Молодому иеромонаху Илиодору удалось выманить у «старца» письма, которые, по его словам, посылали ему великие княжны и императрица и опубликовать их. В этих письмах княжны Ольга и Татьяна писали Григорию, как они скучают по беседам с ним, что им тяжко без него, называли его «бесценный друг», «дорогой и верный друг мой», и императрица признавалась, что мечтает «заснуть навек в твоих объятиях». И уже не важно, были эти письма подлинными или поддельными — они возмутили общество.

Великая княгиня Ольга Александровна рассказывает, что видела Распутина в детской спальне, когда девочки и цесаревич укладывались спать. Но, впрочем, в ее описании эта сцена выглядит довольно мирно: «Когда я его увидела, то почувствовала излучаемые им ласку и тепло, — рассказывает Ольга своему биографу Йену Ворресу. — По-моему, дети его любили. В его обществе они чувствовали себя совершенно непринужденно. Помню их смех при виде маленького Алексея, который скакал по комнате, воображая, что он зайчик. Неожиданно для всех Распутин поймал ребенка за руку и повел его к нему в спальню. За ними последовали и мы с Ники и Алики. Наступила тишина, словно мы оказались в церкви. Света в спальне Алексея не было, горели лишь свечи перед чудными иконами. Ребенок стоял, не шевелясь, рядом с рослым крестьянином, склонившим голову. Я поняла, что он молится. Картина произвела на меня сильное впечатление. Я поняла также, что мой маленький племянник молится вместе с ним. Я не могу всего объяснить, но я была уверена, что этот человек совершенно искренен». Ольга Александрова уверена, что Распутин не оказывал большого влияния ни на Александру Федоровну, ни тем более на Николая Александровича.

Как бы там ни было, конец этой истории хорошо известен. Распутина убили во дворце Юсуповых 17 декабря 1916 года. В убийстве участвовали Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович. В наказание Дмитрия Павловича сослали на Персидский фронт, в распоряжение генерала Баратова, а Феликсу было предписано выехать в свое имение Ракитное под Курском.

* * *

У подросших принцесс вошло в привычку подписывать свои письма инициалами ОТМА (Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия). Окружающие отмечали, что девочки иногда кажутся очень инфантильными и наивными, и немудрено — они жили в замкнутом мирке императорских резиденций и редко видели новых людей.

Ольга Николаевна

И вот сестры начинают появляться в свете. Конечно же, все восхищаются их красотой, грацией и добрым нравом. Фрейлина Анна Вырубова писала: «Ольга Николаевна была замечательно умна и способна, и учение было для неё шуткой, почему Она иногда ленилась.

Характерными чертами у неё были сильная воля и неподкупная честность и прямота, в чем Она походила на Мать. Эти прекрасные качества были у неё с детства, но ребенком Ольга Николаевна бывала нередко упряма, непослушна и очень вспыльчива; впоследствии Она умела себя сдерживать. У неё были чудные белокурые волосы, большие голубые глаза и дивный цвет лица, немного вздёрнутый нос, походивший на Государев. Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны были тоже обе белокурые. У Марии Николаевны были замечательные лучистые синие глаза: она была бы красавицей, если бы не толстые губы. Девочкой она была очень полной. У нее был сравнительно мягкий характер, и она была добрая девушка. Все эти три Великие Княжны шалили и резвились, как мальчишки, и манерами напоминали Романовых… Татьяна Николаевна была в мать — худенькая и высокая.

Она редко шалила и сдержанностью и манерами напоминала Государыню. Она всегда останавливала сестер, напоминала волю матери, отчего они постоянно в шутку называли ее «гувернанткой». Родители, казалось мне, любили ее больше других. Государь говорил мне, что Татьяна Николаевна напоминает ему Государыню. Волосы у нее были темные, глаза темно-серые. Мне также казалось, что Татьяна Николаевна была очень популярна: все ее любили — и домашние, и учителя, и в лазаретах. Она была самая общительная и хотела иметь подруг. Но Императрица боялась дурного влияния свитских барышень и даже не любила, когда ее дети виделись с двоюродной сестрой Ириной Александровной. Впрочем, они не страдали от скуки; когда они выросли, они постоянно увлекались и мечтали то о том, то о другом. Летом они играли в теннис, гуляли, гребли с офицерами яхты или охраны. Их детские наивные увлечения забавляли родителей, которые постоянно подтрунивали над ними. Великая Княгиня Ольга Александровна устраивала для них собрания молодежи. Иногда и у меня они пили чай со своими друзьями. Портнихой у них была M-me Brizaak; одевались они просто, но со вкусом. Летом почти всегда в белом. Золотых вещей у них было немного. Двенадцати лет они получали первый золотой браслет, который никогда не снимали».

Татьяна Николаевна

Михаил Дитерихс вспоминал: «Великая Княжна Ольга Николаевна представляла собою типичную хорошую русскую девушку с большой душой. На окружающих Она производила впечатление своей ласковостью, своим чарующим милым обращением со всеми. Она со всеми держала себя ровно, спокойно и поразительно просто и естественно. Она не любила хозяйства, но любила уединение и книги. Она была развитая и очень начитанная; имела способность к искусствам: играла на рояле, пела и в Петрограде училась пению, хорошо рисовала. Она была очень скромной и не любила роскоши».

Мария Николаевна

Софья Яковлевна Офросимова писала о Татьяне Николаевне: «Она — великая княжна с головы до ног, так она аристократична и царственна. Лицо её матово-бледно, только чуть-чуть розовеют щёки, точно из-под её тонкой кожи пробивается розовый атлас. Профиль её безупречно красив, он словно выточен из мрамора резцом большого художника. Своеобразность и оригинальность придают её лицу далеко расставленные друг от друга глаза. Ей больше, чем сёстрам, идут косынка сестры милосердия и красный крест на груди. Она реже смеется, чем сестры. Лицо её иногда имеет сосредоточенное и строгое выражение. В эти минуты она похожа на мать. На бледных чертах её лица — следы напряжённой мысли и подчас даже грусти. Я без слов чувствую, что она какая-то особенная, иная, чем сёстры, несмотря на общую с ними доброту и приветливость. Я чувствую, что в ней — свой целый замкнутый и своеобразный мир».