Рене прыгала по квартире, веселая, как птичка. Полчаса болтала с Робером — прислушиваясь к беседе, Тед наконец узнал, что именно, по словам продавщицы, он должен был «сам заметить». Оказывается, речь шла о маленьком белом пятнышке на грудке — именно это лишало малышку Дезире права получить сертификат, подтверждающий, что она является чистокровным брюссельским грифоном. Судя по энтузиазму, с которым Рене рассказывала о щенке («...ты себе представляешь, она сразу поняла, что она наша собака, и нее такое личико смешное, и глазки, как бусинки...»), ее этот недостаток абсолютно не волновал.

Кроме того, она ассистировала в украшении елки, приготовила ужин, даже почистила картошку для пюре (как Тед был уверен, впервые в жизни) — и по первому сигналу неслась с тряпкой замывать, неумело, но очень старательно, следы щенячьей оплошности.

Вечером они провели нечто вроде церемонии крещения: покропили малышку шампанским, назвали по имени и выпили остаток бутылки за ее здоровье.

На ночь Дезире была оставлена в прихожей, с мисочкой воды, игрушками и уютным гнездышком из старого ватного одеяла.

Рене сразу предупредила, что в первое время щенок может по ночам скулить от одиночества, но за всю ночь из прихожей не донеслось ни звука, и Тед уже обрадовался, что то ли им попался нетипичный, беспроблемный щенок, то ли все, что говорят люди — клевета на честный собачий род.

С утра он пошел в ванную первым, решив дать Рене еще немножко понежиться под теплым одеялом, и через минуту, услышав вопль ужаса, выскочил в прихожую как был, голый и мокрый. Как выяснилось, она не утерпела, пошла проведать Дезире — и, открыв дверь в прихожую, издала тот самый вопль: под ноги ей кинулся щенок — белый, как болонка.

Вместо того чтобы скулить от одиночества, собачка каким-то образом ухитрилась открыть дверь на кухню, залезла в шкафчик и вытащила оттуда пакет муки. Бумажный пакет был изорван в мелкие клочки, а образовавшуюся кучу муки Дезире всю ночь старательно разносила по кухне и прихожей, извалявшись при этом по уши. Вынутая из кроссовки Теда и изжеванная стелька дополняла картину.

Рене стояла, прижимая к груди щенка и незаметно пытаясь отряхнуть его от муки. Вид у нее был такой виноватый, словно она сама, а не Дезире, была виновницей всего этого безобразия. Под ногами у нее Тэвиш, презрительно озирая картину разрушений, давал понять, что он — хорошая воспитанная собака — не имеет к этому ни малейшего отношения.

— Я сейчас все уберу, — жалобно пробормотала Рене.

Тед представил себе, как она неумело водит тряпкой, разводя еще большую грязь, и вздохнул.

— Ладно, давай ее сюда и иди одевайся. Погуляешь часок с собаками, пока я все приведу в порядок.

Рене подняла на него глаза, сказала еще жалобнее;

— Не сердись, она же маленькая!.. — и дрожащими руками протянула ему малолетнюю преступницу. Уж не решила ли она, чего доброго, что он собирается наказать щенка?

Тед не представлял себе, как можно наказывать создание размером чуть больше цыпленка, глядящее на него радостными темными глазками и изо всех сил пытающееся лизнуть в подбородок.

— Ну что ты натворила? — начал он назидательным тоном. Дезире еще неистовее завиляла обрубочком хвоста. — Ну разве так можно?.. — и рассмеялся, осознав, что стоит в чем мать родила и пытается читать мораль ничего не понимающему двухмесячному щенку.

Через час квартира была вымыта. Кроме того, Тед, успел освободить чуланчик, в котором печатал фотографии, приделать к двери задвижку и перетащить туда щенячье одеяльце.

Весь день Дезире проспала, отдыхая после ночного бдения — и лишь вечером, когда они с Рене сидели в гостиной за праздничным столом, явилась, чтобы вместе со всеми отпраздновать Рождество.

— Слушай, а с этим ничего нельзя сделать? — кивнул Тед на появившуюся на полу очередную лужицу. Последив за его взглядом, Рене тут же понеслась вытирать безобразие, на ходу невразумительно поясняя:

— Нет... у нее постепенно расширяется понятие гнезда, и через месяц-два все само кончится. Мы к тому времени, наверное, уже в Цюрихе будем, — и убежала полоскать тряпку.

Тед замер. «Мы»?! Она что... думает, что он поедет с ней в Цюрих?!

И тут же понял, что если бы дело не обстояло именно так, Рене не была бы сейчас столь весела и беззаботна. Она не из тех людей, которые способны прожить с человеком несколько недель, а потом в один прекрасный день заявить: «Извини, дорогой — у меня закончился ремонт, и ты мне больше не нужен».

Ну и что теперь делать?

Она ведь только-только начала приходить в себя!..

К тому времени, когда Рене вернулась, Тед решил не говорить ей пока ничего, чтобы не портить оставшиеся у них дни — может быть, недели. Потом, когда придет время собираться, он скажет, что не может поехать с ней... постарается как-то объяснить, найдет подходящие слова...

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Тетя Аннет обрадовалась, когда он позвонил и сообщил, что в Новый год собирается придти к ней. Точнее, Тед сказал «мы собираемся» — уточнять, что значит «мы», она не стала.

Рене нервничала и выспрашивала его, что лучше надеть; в конце концов, проведя в бутике полдня, позвала осатаневшего от ожидания Теда в примерочную и продемонстрировала ему свою персону, упакованную в коротенькое коричневое платьице со вставкой из золотой сеточки на груди — вроде и большой вырез, и приличие соблюдено.

— Как ты считаешь, я выгляжу не слишком вызывающе?

На взгляд Теда, она выглядела превосходно, что он и сообщил в надежде, что на этом мероприятие закончится. Выбор туфель, сумочки, пары браслетов с янтарем и крошечных сережек-гвоздиков действительно занял не больше часа.

Зря она беспокоилась, что не впишется в обстановку — все были одеты кто во что горазд. «К месту» смотрелись и нарядные платья, и простенькие джинсы со свитером — и даже какой-то суперкомбинезон, розовый с блестками!

Было весело и немного непривычно; люди вокруг шумели, перекрикивались, кто-то даже пытался петь — и никого это не удивляло.

Когда они с Тедом танцевали, хриплый женский голос с одного из столиков вдруг что есть мочи заорал:

— Эй, Теди — твоя девчонка жутко похожа на ту психованную миллионершу, про которую в газетах пишут!

Рассмеявшись, он махнул рукой и крикнул в ответ:

— Точно! Это она и есть — ты что, не видишь?! — сильнее притянул Рене к себе, шепнул: — Эй, выше нос! — оторвал от елки кусок золотой мишуры и, соорудив нечто вроде короны, нацепил ей на голову.

Он то рассказывал какие-то невероятные истории, якобы приключившиеся с ним самим, то тормошил ее и тащил танцевать. Приносил тарелки со всякими лакомствами, на ходу с кем-то здоровался и пересмеивался.

Потом он ушел — и вернулся с дюжиной бутылок шампанского на подносе. Быстро распределив бутылки по столикам, принес и поставил перед Рене последнюю.