И здесь все происходило как положено.

Но «вкручивания в социум» так и не произошло. Ведь она так и не смогла найти для себя «зацепки», которая заставила бы ее заинтересоваться чужой средой.

До тех пор пока на ее горизонте не замаячила фигура Мелани Страйзен…

…Это произошло через четыре года после ее приезда в Сан-Диего.

Тогда Джош вытащил ее на поляну, где жители «виллидж» ежегодно вместе праздновали День Независимости.

Тогда на ковре мелкой «бейсбольной» травки ставили большие палатки, под которыми накрывали столы с едой и напитками, расставляли белые пластиковые кресла и столики, за которыми сидели дамы и барышни, сгрудившись в стайки «по интересам», на деревянном помосте играл оркестр, бегали дети, играла в бадминтон молодежь.

Когда она впервые увидела эту пасторальную идиллию, подумала, что попала в какую-то киноленту.

Все было именно так, как в сериалах: яркие цвета, летучие шелка женщин, белые брюки и рубашки мужчин, шляпки на седых букольках уважаемых дам, запах кофе и сдобы, смех, щебет легких разговоров и щебет птиц, звон бокалов, запах дорогих духов и свежей клубники со сливками.

Все было так, словно она сунула нос в ящик цирковой гимнастки, где вперемешку лежали пудра, кружево, помада и пуховки из кроличьего меха…

Они потоптались то там, то там, выпили по чашечке кофе, и Джош, подмигнув ей, мол, осваивайся же, пошел играть в бейсбол.

Сначала она смотрела на игру.

Затем тихо пошла по периметру поляны, разглядывая гостей и стараясь сохранять на лице улыбку.

— Не будете ли вы так любезны проводить меня домой? Это недалеко…

Она не сразу поняла, что обращаются именно к ней.

Оглянулась и смутилась — перед ней, опираясь на палку, стояла «странная миссис Страйзен», которую она еще не видела, но сразу узнала из рассказов Маклейна о ее богатстве и странных выходках со знаменитыми благотворительными вечеринками для приезжих разных мастей и национальностей. Из-за них весь «виллидж» несколько дней находился в напряжении, ведь сумасшедшая старуха могла пригласить к себе кого угодно.

— Конечно! — ответила Лика и согнула руку, чтобы женщина смогла просунуть туда свою сухую лапку.

Она просунула, сверкнув на солнце перстнем и напугав ее сетью синих сосудов, проступавших сквозь прозрачную кожу запястья. Подумала, что эта «недолгая» дорога будет стоить ей не менее часа обременительных расспросов.

Но шли они минут десять, за которые женщина не проронила ни слова.

Дойдя до ворот помпезного помещения, скрывавшегося за обильной зеленью, старая дама поблагодарила и спросила, не хочет ли миссис Маклейн зайти к ней на «одну треть дрема настоящего шотландского виски в качестве благодарности за услугу».

Что такое «треть дрема», Лика не знала и нерешительно оглянулась, не придет ли ей на помощь Джошуа. Но белая тропа в обрамлении канонически подстриженных деревьев была пуста, как библейская пустыня.

— Треть дрема — это один палец от дна стакана, — проскрипела миссис Страйзен. — Классический дрем — три пальца. Норма Черчилля. Но, к сожалению, могу позволить себе только треть. Да и вы слишком хрупки для полноценной порции.

Лика кивнула, радуясь неманерному скрипу, который выдавало горло дамы, особенно интонации, с которой он вылетел из этой старой шарманки.

С интересом, а через мгновение — с восторгом подошла к удивительному запущенному саду, беспорядочному и заплетенному растительностью.

Особенно поразили джунгли двухметровых мальв и подсолнухов.

Заметив ее взгляд, миссис Страйзен застенчиво улыбнулась:

— Растут как попало.

Но было совершенно очевидно, что художественная запущенность сада тщательно кем-то поддерживается, ведь каждый уголок дышал жизнью и выглядел ухоженным. Хотя здесь не было ни одной розы или герберы, которые высаживали жители поселка в этом сезоне.

Однако с болью и трепетом Лика остановилась перед клумбой с маленькими оранжевыми цветами:

— У нас это называется бархатцы…

Извинилась и то же повторила английском.

Старая дама посмотрела на нее с удивлением.

И Лика услышала в ответ ломаный и искаженный язык своей страны:

— Я кое-что понимаю…

Если бы Лика увидела в кустах слона или жирафа — ее удивление было бы гораздо меньше.

А та, довольная ее реакцией, произнесла уже по-английски:

— Да да. Мой отец из Украины. Он немного говорил со мной, а мать учила песням. Правда, я мало что помню. Разве вот это…

И она спела:

— Цвитэ терен, цвитэ терен… А цвит… ой-падает,

Кто… м- м-м… в любви не знает…

Тот… горья-а не знает…

И добавила:

— Это все, что помню… Ну, как вы насчет трети дрема?

Под впечатлением от неожиданности (ведь тогда ей казалось, что «жизни на Марсе» нет!) Лика кивнула.

Миссис Страйзен провела ее к широким дверям своего дворца.

Лика шла за ней и чувствовала, что когда-то давно что-то подобное уже происходило с ней.

Этот покой, сошедший на нее от услышанной мелодии, интерес к другому человеку, который рождался в ней, этот путь узкой мраморной дорожкой, похожей на заснеженную дорогу…

«Ты парень или девушка?… Какая грязная… Наверное, хочешь есть…»

Не успели они зайти в дом, и на них, как фурия, вылетела та, о которой в поселке тоже сплетничали, — служанка миссис Страйзен по имени Железная Ворона.

Вообще- то эту женщину индейского происхождения звали как-то иначе, но ее фигура, поведение и смоляные длинные косы, каким-то чудом сохранившиеся, несмотря на весьма почтенный возраст, прочно закрепили за ней это прозвище.

— Где вы ходите? — набросилась она на миссис Страйзен. — Без зонта?! С голыми ногами?! Время пить таблетки!!!

Увидев за спиной хозяйки гостью, она добавила без малейшего гостеприимства:

— А кто это с вами? Запомните: у меня нет ни одного чистого прибора! Все в мойке!!! Если хочет есть — пусть выйдет на улицу, я вынесу ей гамбургер.

Миссис Страйзен расхохоталась и выдала из своей скрипучей глотки несколько специфических фраз, перевод которых пока был Лике непонятен.

Но Железная Ворона ее прекрасно поняла и, отстранив от толстых ног не менее значительный зад, горделивой походкой рассекла необъятный простор прихожей, заставленной странными отполированными бочками.

— Имейте в виду: я ни за что не отвечаю! — строго предупредила Ворона перед тем, как исчезнуть в лабиринтах тусклого коридора, словно рыба-кит в глубине океана.

— Не бойтесь, — сказала миссис Страйзен. — Она может вас полюбить.