– Было ли в Патти что-нибудь еще, что натолкнуло вас на мысль, что ей нужна помощь? – спросил я.

– Ложь, – сказала Хелен Макин. – Глупая, нелепая, бессмысленная ложь, которая не сходила у нее с языка. Она просто не могла сказать правду.

– О чем она лгала?

– Всегда и обо всем. Помню один раз, когда мы работали вместе, с месяц после нашего разговора об ее одежде. В тот раз она пришла на работу в очень милом комбинезоне – действительно стильном, – он на ней великолепно смотрелся. Я сразу же увидела возможность внушить ей, насколько лучше она выглядит, когда одевается сдержаннее.

– Патти, дорогая, – сказала я ей, – это прекраснейший комбинезон. Он тебе действительно идет.

Я никогда в жизни не видела, чтобы кто-то так просиял, можно было подумать, что я назвала ее новой мисс Америка.

– Вы и вправду так думаете? – спросила она меня. – Это не пустой комплимент?

Я заверила ее, что говорю искренне.

– А знаете что? – сказала она. – Этот комбинезон я сшила сама!

Разумеется, я была поражена. Патти никак не походила на тех, кто стала бы шить себе одежду. Она даже спросила, не нужна ли мне выкройка, и я сказала, что, конечно, нужна, потому что я шила. Так или иначе Патти ушла раньше меня, и когда я пару часов спустя пошла в раздевалку, ее комбинезон лежал там, просто брошенный на скамью. Я подумала, что она забыла повесить его в шкафчик, и повесила его. И я увидела этикетку. Это была фабричная одежда.

Хелен Макина замолчала и тихо вздохнула.

– Я всегда думала, что она лгала специально, она стремилась попасться, потому что хотела чьего-то внимания, и именно поэтому она позже украла кредитные карты. Она хотела, чтобы кто-то обратил на нее внимание и спросил: «В чем дело?» Думаю, никто никогда не обращал…

– Думаю, что нет, – сказал я.

Пока она их не заставила.

Норма Рингель была другой сотрудницей «Центра красоты» на полставки, у нее Патрисия украла кредитки для своего «праздника жизни».

– Я никогда этого не понимала, – сказала Норма. – Я и по сей день этого не понимаю. Патти накупила все это по одной из моих кредитных карт – например, эти белые ботфорты или этот ужасный парик, – а потом надевала их на работу, зная, что я их на ней увижу, и, зная, что чеки в конце концов придут ко мне и что я сложу два и два. Я имею в виду, я знала, что Патти не семи пядей во лбу, но и не полная дура. Хелен позже сказала, что так Патти взывала о помощи, и думаю, что, возможно, Хелен права, я имею в виду, она учительница и все такое. Но я до сих пор не уверена, что это все объясняет, я не уверена, что кто-нибудь когда-нибудь узнает, что заставило Патти так поступить.

– А как вы работали с Патрисией до краж кредитных карт? – спросил я.

– О, все было в порядке, – признала Норма. – Как и Хелен, я работала на полставки и не часто ее видела. Некоторое время все было нормально, а потом произошло что-то, что заставило ее пойти на такое. Это, знаете, как заходил, бывало, в магазин ее отец. Ну а она сразу же точно на сцену выходила: подбегает к нему и бросается на шею, вся такая муси-пуси – и папа милый, и папа дорогой, – просто выставляя себя полной дурой перед покупателями, коллегами, всеми. Точно ее подмывало доказать, что кто-то ее любит.

– Как в магазине относились к Делуке? – спросил я.

Норма пренебрежительно отмахнулась.

– О, он просто мнил себя божьим даром для женщин, вы понимаете, смотрелся во все зеркала в магазине, такое самомнение. Думаю, Патти была единственная, кто принимала его всерьез. Ну, может, еще Джой Хейсек.

– А те, кто работал в магазине, знали, что у них с Патти роман?

– Конечно. Это бросалось в глаза, все их переглядывания и прикосновения украдкой, и то, как они разговаривали наедине, и их мелкие двусмысленные намеки, якобы никому не понятные. В магазине их поведение было предметом шуток.

– А как люди отреагировали, – спросил я, – когда узнали, что Патти и Делуку обвинили в убийствах?

– Убийства, естественно, всех шокировали, но я не думаю, что кого-то шокировала причастность к ним Патти и Делуки. Может, удивила, но не шокировала. Я думаю, что высшее руководство «Уолгрин» было шокировано. Я не знаю, все это было так ужасно – вся эта семья – такая ужасная трагедия…

В особенности, подумалось мне, если эта трагедия выросла из того, что когда-то в магазине казалось всем просто шуткой.

31

Май 1974 года

Фрэнк Коломбо вызволил дочь из тюрьмы настолько быстро, настолько это было в человеческих силах. Он помчался в тюрьму с толстой пачкой денег и списком телефонов адвокатов. Его маленькую девочку не будут – повторяю, не будут – держать за решеткой. После ареста и пересмотра предъявленных ей обвинений залог за Патрисию увеличили до двенадцати тысяч долларов. Отец отсчитал 1200 долларов наличными, что составляло десять процентов, необходимых для внесения залога. Патрисию обязали явиться в суд Шаумбурга через четыре недели, 22 мая 1974 года в половине второго дня. Заседание суда должно было состояться за месяц до ее восемнадцатилетия.

Фрэнк Коломбо полностью ее поддерживал.

– Не волнуйся, милая, – заверил он ее. – Я это исправлю. Я об этом позабочусь. Не беспокойся, мы все уладим.

Мэри тоже ее поддержала, хотя и не столь безоговорочно.

– Патти, ради бога, косметика! Ты работаешь в косметике!

Майкл, разумеется, был в восторге.

– Патти, каково сидеть в тюрьме? – взволнованно спросил он, хотя и не при их родителях.

– Не смешно, Майкл, – трезво сказала сестра. Патрисия заставила Майкла торжественно пообещать ей никогда не воровать. – Маме и папе будет очень больно, если ты когда-нибудь сделаешь что-нибудь подобное.

Сама она почему-то никогда не думала, что причиняет им боль, а не только злит их.

Фрэнк Коломбо позвонил Хелен Макин домой.

– Миссис Макин, это Фрэнк Коломбо, отец Патти. Я пытаюсь уладить весь этот беспорядок, в который угодила Патти, и мне хотелось бы поинтересоваться, не могли бы вы отозвать заявление о ваших чеках?

– Ну, я… я не знаю, мистер Коломбо, – сказала Хелен. – Я вовсе не уверена, что это было бы правильно.

– Послушайте, миссис Макин, – увещевал он, –