Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как отмечалось в предыдущей главе, в 1930–1931 гг. армию уже перетряхивали, изгоняя из нее бывших царских офицеров и генералов, перешедших после революции на сторону большевиков. Несколько тысяч их было тогда арестовано и многие расстреляны по обвинению в принадлежности к «контрреволюционным офицерским организациям».
С середины 1936 г., в связи с проведением процесса «объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра», поиски замаскировавшихся врагов в армейской среде заметно активизировались, но теперь главным объектом преследований стали военнослужащие, примыкавшие в прошлом к тем или иным внутрипартийным оппозиционным группировкам или симпатизировавшие им.
В ходе очередного этапа чистки, начавшегося весной 1937 г., предстояло избавиться и от тех, кто сумел пересидеть предыдущие волны репрессий, и от тех, чье социальное или политическое прошлое ничем запятнано не было, но чья лояльность, тем не менее, вызывала у Сталина определенные сомнения.
Он знал или, по крайней мере, подозревал, что не пользуется авторитетом у многих крупных и не очень крупных военачальников. В еще большей степени это относилось к его старому боевому другу, наркому обороны К. Е. Ворошилову, по отношению к которому сложилась даже вполне оформленная оппозиция во главе с первым заместителем наркома обороны маршалом М. Н. Тухачевским. Ее представители считали Ворошилова человеком недалеким, не способным к восприятию новых идей, тормозящим переход армии на современные рельсы и обрекающим ее на отставание от армий потенциального противника.
Конечно, Ворошилов звезд с неба не хватал, но у него было качество, которое вождь ценил в подчиненных больше всего, — преданность, и это одно перевешивало его вполне очевидные недостатки, о которых Сталину было хорошо известно.
Впрочем, профессиональные способности оппонентов Ворошилова, того же Тухачевского, Сталин, возможно, оценивал не намного выше, и для этого у него имелись определенные основания. Тухачевский, который сам себя считал выдающимся стратегом, в реальной Гражданской войне не всегда проявлял качества, присущие настоящему полководцу. Наиболее известный случай — катастрофа, постигшая возглавляемый им Западный фронт во время войны с Польшей в 1920 г., когда переоценка собственных сил и недооценка противника, пренебрежение данными разведки, недостатки в управлении войсками и т. д. привели к тому, что оторвавшаяся от тылов, ослабленная непрерывными боями группировка советских войск потерпела сокрушительное поражение на подступах к Варшаве.
Некоторый авантюризм, свойственный Тухачевскому в молодости, проявлялся у него и в более поздние годы. В январе 1930 г., будучи командующим войсками Ленинградского военного округа, он подготовил и направил Ворошилову свои соображения по реорганизации вооруженных сил. Красная Армия виделась ему состоящей из 260 стрелковых и кавалерийских дивизий и имеющей на вооружении 50 тысяч танков и 40 тысяч самолетов (для сравнения: в соответствии с утвержденным за полгода до этого пятилетним планом военного строительства к концу 1933 г. предполагалось иметь около 5000 танков и 3500 самолетов).
Предложенный Тухачевским грандиозный план, полностью игнорирующий экономические возможности страны, выглядел довольно нелепо, и у ознакомившегося с ним Сталина ничего, кроме досады, не вызвал. В письме Ворошилову Сталин писал:
«…Я думаю, что «план» т. Тухачевского является результатом модного увлечения «левой» фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной Армии — фантастикой. Осуществить такой «план» — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции».
В политическом отношении с Тухачевским тоже было не все благополучно. В 1930 году арестованные преподаватели Военной академии им. Фрунзе Н. Е. Какурин и И. А. Троицкий, близкие к Тухачевскому, в своих показаниях охарактеризовали его как человека, группирующего вокруг себя преданные ему кадры и готового в интересах правой оппозиции осуществить захват власти и установление в стране военной диктатуры.
Сталин, похоже, отнесся к этим показаниям с полным доверием. В своем письме к Г. К. Орджоникидзе он так прокомментировал добытые чекистами сведения:
«Стало быть, Тух[ачев]ский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан также антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии».
В тот раз Сталина сумели убедить, что показания Какурина и Троицкого являются вымыслом (как оно и было на самом деле), однако вряд ли болезненно подозрительный вождь сумел полностью избавиться от недоверия к Тухачевскому. В свете всего сказанного, нет ничего удивительного в том, что свою кампанию радикальной чистки Красной Армии Сталин решил начать именно с Тухачевского и его окружения.
Все началось 21 апреля 1937 года. В тот день Ежов по согласованию со Сталиным направил на его имя так называемое спецсообщение, в котором говорилось:
«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон[55] над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить.
Эту придуманную Ежовым историю Сталин направил для ознакомления другим членам Политбюро, снабдив ее такой припиской: «Как ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру» .
В Лондон, в итоге, поехал заместитель наркома обороны, начальник Морских Сил РККА В. М. Орлов, а вокруг Тухачевского сразу же развернулась активная следственная работа. В течение 22–25 апреля недавно арестованные бывший начальник Особого отдела ГУГБ НКВД М. И. Гай и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Г. Е. Прокофьев были допрошены об известных им «фактах» контрреволюционной деятельности высшего армейского руководства. Возможно, предполагалось, что в связи с давней взаимной неприязнью чекистов и военных получить такие сведения будет сравнительно нетрудно.
Отчасти этот расчет оправдался. Хотя и не очень конкретные, но все же вполне определенные показания, компрометирующие Тухачевского и некоторых из его приближенных, получить удалось. Так, в ходе допроса 25 апреля Прокофьев сообщил, что бывший нарком внутренних дел Г. Г. Ягода, якобы подготавливавший государственный переворот, рассчитывал привлечь на свою сторону Тухачевского и использовать его как руководителя военных сил заговорщиков. В связи с этим он, в частности, скрыл от руководства партии полученные в 1933 г. из источников в немецкой разведке сведения о каком-то высокопоставленном военном с фамилией, начинающейся на букву «Т», который установил связь с германским военным командованием. Ягода будто бы сразу догадался, что речь идет о Тухачевском, забрал все материалы по этому делу к себе и никакого хода им не дал. Кроме того, Ягода якобы собирал сведения о лицах из окружения Тухачевского, враждебно настроенных по отношению к маршалу обороны Ворошилову. К ним, в частности, относились командующий войсками Белорусского военного округа И. П. Уборевич, недовольный тем, что при аттестации ему было присвоено звание командарма 1-го ранга, а не маршала; начальник Военной академии им. Фрунзе А. И. Корк, обиженный своим снятием в 1935 г. с поста командующего войсками Московского военного округа, и некоторые другие военачальники, на которых Ягода намеревался опереться при захвате власти в стране.