Кроме названных лиц, в сложившуюся вокруг Тухачевского группировку военных в свое время входили, по словам Прокофьева, также бывший военный атташе СССР в Великобритании В. К. Путна и бывший заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В. М. Примаков. (В ходе следствия по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра» на Путну и Примакова были получены показания как на участников военно-троцкистской организации в армии, в связи с чем в августе 1936 г. они оба были арестованы и находились с тех пор в тюрьме, где их время от времени допрашивали о прошлых троцкистских связях.)

26 апреля вынужден был вступить на путь сотрудничества со следствием и Ягода. Допрошенный Ежовым, он сообщил некоторые подробности своей «преступной деятельности», однако попытки склонить его к показаниям о «военном заговоре» успехом не увенчались. Максимум, чего от него удалось добиться в тот раз, это «признания» в том, что он поручил начальнику Особого отдела ГУГБ НКВД М. И. Гаю связаться с военными и подобрать из их состава людей, которых можно было бы использовать в заговорщицких целях.

Вечером 26 апреля Ежов доложил Сталину о результатах проделанной за последние дни работы и получил дальнейшие инструкции. Возможно, именно тогда в его записной книжке, куда он заносил указания вождя, появляется запись: «Воловича особ[о] допрос[ить]».

Бывший заместитель начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД З. И. Волович упоминался в показаниях Г. Е. Прокофьева как человек, через которого Ягода устанавливал связь с военными заговорщиками Примаковым, Путной и другими. 27 апреля он был «особо допрошен» и дал развернутые показания на Тухачевского как на участника заговора (совместного чекистско-армейского), обеспечивающего поддержку этого заговора войсковыми частями.

Показания арестованных чекистов сыграли, по-видимому, роль своеобразной ракеты, с помощью которой дело «военного заговора» было выведено на политическую орбиту. Ознакомив ближайших соратников с добытыми «сведениями», Сталин убедил их в серьезности ситуации и заручился необходимой поддержкой.

Теперь пора было подключать к делу самих военных, поскольку, по понятным причинам, показания бывших работников НКВД носили достаточно общий характер. Чтобы все выглядело достоверно, нужны были конкретные «факты» преступной деятельности военных заговорщиков, даты, имена «сообщников» и тому подобные сведения, получить которые от арестованных чекистов было, конечно, затруднительно. Кроме того, сама концепция «заговора» нуждалась в корректировке, т. к. Тухачевский был фигурой не того масштаба, чтобы всерьез изображать его лишь как помощника Ягоды по военным вопросам.

Судя по всему, новые инструкции Ежов получил от Сталина в ходе их очередной встречи, состоявшейся 5 мая 1937 г. Именно тогда вождь, по-видимому, порекомендовал ему сосредоточить внимание на получении материалов, компрометирующих Тухачевского и его группу, от арестованных к этому времени военных, и в первую очередь, от Примакова и Путны как людей, входивших в ближайшее окружение маршала.

На тот момент в руках НКВД находилось уже около двадцати военнослужащих высокого ранга: комкоров, комдивов, комбригов. Арестованы они были за самые разные «преступления»: участие в прошлом в деятельности оппозиции, связь с «врагами народа», принадлежность к «законспирированным антисоветским троцкистским группам» и т. д. Одни из них признали себя виновными, другие — нет, но все это уже не имело значения, поскольку признаваться им предстояло теперь в гораздо более серьезных вещах — заговоре с целью захвата власти, шпионаже и других тяжких государственных преступлениях.

Предстоящее «расследование» относилось к компетенции Особого отдела ГУГБ НКВД. Сомнений в том, что его работники сумеют добыть все необходимые признания, у Ежова не было, однако принуждать их к прямой фальсификации он, по-видимому, не хотел. Стремясь выглядеть в глазах подчиненных честным и бескомпромиссным борцом с контрреволюцией, он предпочитал (по крайней мере в то время), чтобы его поручения воспринимались как настоящая, серьезная и ответственная работа. От этого, кстати, в какой-то степени зависели и «качество», и быстрота следствия, то есть то, что, как понимал Ежов, будут сейчас с него спрашивать в первую очередь.

Поэтому на ранней стадии расследования, в период первоначального накопления показаний, Ежов решил подключить к делу еще и Управление НКВД по Московской области. Правда, московским чекистам были подведомственны только военнослужащие Московского военного округа, да и то не самого высокого ранга, но зато здесь у Ежова имелся человек, с которым он мог позволить себе играть в открытую. Это был заместитель начальника столичного управления НКВД А. П. Радзивиловский. Допустивший грубую политическую ошибку в деле с агентом Л. Б. Зафраном[56], он, благодаря покровительству Ежова, сумел избежать ответственности, и Ежов понимал, что Радзивиловский выполнит теперь любое его указание, каким бы сомнительным оно ни было.

Два года спустя Радзивиловский вспоминал: