И тут Гэвин плавным движением, полным изящества и силы, откинулся назад и распростерся на спине, одновременно приподняв ее над собой и сдвигая вперед, к плечам, затем к лицу…

– Гэвин, что ты дела…

Его многоопытные губы ответили ей – но не словами. Опустившись на постель коленями по обеим сторонам от его головы, Саманта не имела ни времени, ни сил, чтобы протестовать. А прикосновение его языка… О, она ощутила его всем телом, каждой клеточкой. Со стоном запрокинув голову, Саманта забыла обо всем на свете, всецело отдаваясь тем чудесным ласкам, что дарил ей муж своими губами и языком. В какой-то момент она содрогнулась всем телом, и из груди ее вырвался хриплый стон – странный звук, которого она никак от себя не ожидала. А впрочем – ничего удивительного… Ведь в объятиях Гэвина она становилась другой. Сильной, гибкой, абсолютно уверенной в себе – и полной желания. Не просто женой – женщиной.

Внезапно Гэвин раздвинул языком створки ее раковины, и она, снова застонав, воскликнула:

– Черт, о боже!..

Муж тихо рассмеялся, овеяв ее лоно своим горячим дыханием. А затем по телу ее прокатились волной совершенно непередаваемые ощущения. Ошеломленная ими, Саманта ахнула. Но всякий раз, едва она приближалась к кульминации, судорожно сжимая в кулаке его волосы, муж прекращал ласки.

– О, пожалуйста!.. – взмолилась она наконец. – Пожалуйста… давай же… еще!..

И тут ее вдруг осенило. «А ведь в эту игру могут играть и двое!» – мысленно воскликнула она. Приподняв бедра, Саманта привстала, быстро повернулась, а потом легла на мужа лицом к его ногам.

– О черт… – пробормотал он, почувствовав прикосновение ее языка к своему набухшему естеству.

– Дразнить и я умею, – проговорила Саманта. – Держу пари, что я продержусь дольше?

– О, милая! – воскликнул Гэвин, приподнимая бедра. – Поверь, в этой игре проигравших не будет!

С этими словами он снова лизнул ее лоно. У нее перехватило дыхание, и она на мгновение замерла. После чего, не желая уступать, вобрала в рот его возбужденную плоть почти целиком.

Но уже через несколько секунд Саманта поняла, что у нее не было ни единого шанса выиграть это состязание. Лаская ее, муж проявлял удивительное искусство, и Саманта то и дело кричала, стонала и всхлипывала, совершенно забыв о том, что собиралась доставить мужу удовольствие, дабы не отставать от него. И вот, наконец, наслаждение, по силе схожее с болью, окончательно ее затопило. Вздрогнув последний раз, Саманта в изнеможении замерла, уронив голову мужу на бедро. Она думала, что он даст ей хоть какое-то время на то, чтобы восстановить дыхание, но ошибалась.

Пробормотав что-то нечленораздельное, Гэвин выскользнул из-под нее, затем поставил ее на колени, а сам пристроился сзади. В следующее мгновение он обхватил ладонями бедра Саманты и стремительно ворвался в ее пылающие глубины. Он пронзал ее, как молния пронзает тучи, и Саманта снова вздрагивала и стонала, наслаждаясь их соитием. «Как странно…» – промелькнуло вдруг у нее.

И действительно, все это выглядело очень странно: муж брал ее грубо – и в то же время нежно. Как это ему удавалось? Ах, он поставил ее на четвереньки и теперь брал как животное – покрывал, как жеребец покрывает кобылу. Необычная поза… К тому же очень возбуждающая. И, конечно же, никакой он не жеребец. Он сейчас – как зверь, как хищник, а она – его самка.

Эта мысль еще больше ее возбудила, и из груди Саманты вырвался громкий животный крик.

И тотчас же, словно догадавшись о ее мыслях и ощущениях, Гэвин до боли сжал ее бедра и резко ускорил движения. Послышался хриплый стон самки, а в следующий миг ночь наполнилась рычанием удовлетворенного зверя, лоно же Саманты – теплом его семени.

Они достигли вершин блаженства почти одновременно, и восторг был столь полным, столь совершенным, что для Саманты на миг исчезло абсолютно все – исчезло и пространство, и время, словно она затерялась где-то в межзвездной пустоте.

«Так и есть, – сонно подумала она, опустившись на постель и тяжело дыша. – Я нашла свое небо, нашла рай».

Гэвин обтер полотенцем ее и себя, затем погасил свет и лег с ней рядом.

Некоторое время оба молчали, прислушиваясь к звукам зимней ночи. За окном голубиными перьями валил снег, падал бесшумно, но в движении его были ритм и мелодия. Казалось, всю горную Шотландию накрывало теплое пуховое одеяло.

– Милая, – проговорил наконец Гэвин, привлекая ее к себе, – сегодня я хотел любить тебя медленно и нежно, но ты заставила меня обо всем забыть.

Саманта улыбнулась во тьме, думая о том, что ей это даже понравилось.

– В следующий раз, – прошептала она, похлопав мужа по руке.

– Да, в следующий раз… – Он зевнул – и почти тотчас же погрузился в сон.

А Саманта тихо лежала во тьме, тело ее все еще радостно пело, но в душе уже вновь пробудилась тревога. Ох, ведь она так и не рассказала мужу правду…

Что-то закололо в спине, и она пошевелилась. Гэвин же что-то пробормотал во сне и, не просыпаясь, трогательным жестом защитника положил ладонь ей на живот.

И снова она ощутила там, внутри, странный трепет. Неужели уже ребенок? Или просто ее реакция на этого мужчину?

– Ты… ты не спишь? – прошептала она.

Ответом ей было тихое посапывание.

Сердце Саманты сжалось так, что на миг ей почудилось: сейчас она умрет от боли.

Будь все проклято! Ей хотелось остаться с этим человеком – остаться в его жизни, в его постели, и она не отдаст по доброй воле ни одной минуты из тех, что подарит ей судьба. Ничего на свете так не желала она, как того, чтобы он стал отцом ее ребенку. Он научит сына быть настоящим мужчиной – сильным, верным и честным, а дочь будет любить, лелеять и оберегать. О, какая жизнь будет у малыша в Инверторне! Он станет бродить по лесам вместе с Каллумом. Читать вслух Элинор. Скакать верхом с Имоном. Смеяться и шутить вместе с Локрином и Кэлибридом. Трудиться бок о бок с родителями, которые сделают все возможное, чтобы обеспечить ему в будущем счастье и процветание – вот что такое настоящая семья.

И ничто на свете не сможет разлучить их с Гэвином.

Ничто?.. Даже ее обман?

Что ж, может, и так. Он ведь признался, что она ему нужна. И она, и ребенок.

И тут Саманта впервые подумала о том, что ее тайна… Наверное, эту тайну лучше пока хранить при себе.

Приподняв подпругу, Имон Монахан сразу понял, отчего Лизандр выбросил бедняжку Сэм из седла, и дурные предчувствия, не отпускавшие его с самого утра, лишь усилились.

Имон проснулся с ощущением, что ветер меняется. Холодные ветры дуют с севера, и они почти всегда несут с собой что-то новое. Монаханы издавна умели чувствовать ветер, и сейчас шепот северного ветра в голых древесных ветвях был невнятен, но, кажется, звучал угрожающе.