документы, – перевела Тара, и Блэйн протянул паспорта.

– А, иностранные туристы.

Поведение штурмовика изменилось. Он неприятно улыбнулся и с несколькими приветственными словами вернул документы Блэйну.

– Он говорит «добро пожаловать в рай национал-социалистической Германии», – перевела Тара, и Блэйн кивнул.

– Он говорит: «вы увидите, как счастливы и горды немцы»… и что-то еще, чего я не поняла.

– Скажи ему: мы надеемся, что они всегда будут счастливы и горды. Штурмовик улыбнулся и щелкнул каблуками, вытянувшись по стойке смирно.

– Хайль Гитлер!

Он отдал нацистское приветствие, и Матильда Джанин беспомощно захихикала.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказала она в ответ на строгий взгляд Блэйна. – Меня просто убивает, как они это делают.

Штурмовики ушли с площади, и напряжение сразу заметно спало. Оркестр заиграл медленнее, танцующие тоже замедлили движения. Люди снова смотрели в глаза друг другу и улыбались искренне.

Вечером Сантэн до ушей натянула одеяло на гусином пуху и прижалась к Блэйну.

– Ты заметил, – спросила она, – как люди словно разрывались между лихорадочным смехом и нервными слезами?

Блэйн немного помолчал, потом сказал:

– Меня тревожит здешний запах – словно зловоние какой-то смертоносной болезни.

Он молча вздрогнул и плотнее прижал ее к себе.

* * *

По широкому белому автобану первым шел «даймлер». Приближался Берлин.

– Столько воды, столько каналов, столько деревьев.

– Город построен на каналах, – объяснила Тара. – Реки текут между старыми моренами, проходящими с востока на запад.

– Откуда ты все знаешь? – перебил Шаса насмешливо, но с ноткой искреннего раздражения.

– В отличие от некоторых, кого я могла бы назвать, я действительно образованна, – бросила она в ответ, и Дэвид деланно поморщился.

– Ух ты, как больно, а ведь удар нацелен даже не в меня.

– Ну хорошо, маленькая мисс Всезнайка, – вызывающе сказал Шаса. – Если ты такая умная, что написано на том знаке?

Он показал на большой белый щит рядом с автобаном.

Буквы были черные, и Тара прочла вслух:

– Здесь написано: «Евреи! Двигайтесь прямо! Дорога приведет вас в Иерусалим, где вам место!»

Поняв, что она сказала, Тара в замешательстве покраснела, наклонилась вперед и рукой коснулась плеча Дэвида.

– Дэвид, прости. Мне не следовало читать вслух такую мерзость!

Дэвид сидел прямо, глядя вперед через ветровое стекло, и несколько секунд спустя скупо улыбнулся.

– Добро пожаловать в Берлин, – прошептал он. – В центр арийской цивилизации.

* * *

– Добро пожаловать в Берлин! Добро пожаловать в Берлин!

Поезд, который провез их через пол-Европы, подошел к вокзалу, пуская облака пара из гидравлических тормозов, и приветственные крики почти заглушили оркестр, игравший военный марш.

– Добро пожаловать в Берлин!

Как только вагон остановился, встречающие бросились вперед, и вышедший из вагона Манфред Деларей очутился в вихре пожеланий успеха, улыбающихся лиц, дружеских рукопожатий, венков, смеющихся девушек, вопросов и фотовспышек.

Других спортсменов в широкополых шляпах, в зеленых пиджаках с золотой отделкой, белых брюках и обуви тоже окружила толпа. Прошло несколько минут, прежде чем суматоху прервал громкий голос.

– Внимание! Прошу внимания!

Оркестр сыграл барабанную дробь, и вперед выступил высокий человек в темном мундире и очках в стальной оправе.

– Прежде всего позвольте тепло приветствовать вас от имени фюрера и немецкого народа; добро пожаловать на Одиннадцатые Олимпийские игры. Мы знаем, что вы представляете дух и мужество южноафриканского народа, и желаем вам успеха и много-много медалей.

Аплодисменты и смех. Говоривший снова поднял руки.

– Вас ждут машины. Они отвезут вас в Олимпийскую деревню; там все готово к тому, чтобы ваше пребывание стало приятным и запомнилось. А теперь моя приятная обязанность – представить молодую леди, которая следующие несколько недель будет вашим гидом и переводчиком.

Он поманил кого-то из толпы. К нему подошла молодая женщина и повернулась лицом к спортсменам. Послышался коллективный вздох и одобрительный гул.

– Это Хайди Крамер.

Высокая и сильная, но очень женственная, с фигурой как песочные часы, изящная, как танцовщица, с осанкой гимнастки. Волосы у нее были как рассвет над Калахари, подумал Манфред, а когда она улыбалась, сверкали зубы, совершенные, с острыми и прозрачными, как тонкий фарфор, краями, но глаза не поддавались описанию, более голубые и чистые, чем африканское небо в полдень. Манфред мгновенно понял, что более великолепной женщины он никогда не видел. Эта мысль заставила его почувствовать себя виноватым перед Сарой, но по сравнению с этой немецкой валькирией Сара казалась котенком перед самкой леопарда в расцвете сил.

– Хайди поможет получить ваш багаж и рассадит вас по лимузинам. Отныне, если вам что-нибудь нужно, обратитесь к Хайди! Она ваша старшая сестра и приемная мать.

Они смеялись, свистели, веселились, а Хайди, улыбающаяся и очаровательная, но быстрая и деловитая, занялась своими обязанностями. Через несколько минут целый отряд носильщиков в форме подхватил багаж, и Хайди повела всех по длинной, укрытой стеклянным куполом платформе к великолепному входу вокзала, где ждал ряд черных лимузинов-«мерседесов».

Манфред, дядя Тромп и Рольф Стандер забрались на заднее сиденье одной из машин, и шофер уже собирался отъехать, но Хайди помахала ему и по обочине подбежала к машине. На ней были туфли на высоком каблуке, они заставляли натягиваться сухожилия икр, подчеркивая красивые линии и изящество тонких лодыжек. Ни Сара, никто из знакомых Манфреду девушек никогда не носил туфли на шпильках.

Хайди открыла переднюю пассажирскую дверцу и просунула голову в «мерседес».

– Господа, вы не возражаете, если я поеду с вами? – спросила она со сверкающей улыбкой, и все энергично согласились, даже дядя Тромп.

– Конечно нет! Пожалуйста, садитесь.

Она скользнула на сиденье рядом с шофером, захлопнула дверцу и сразу повернулась к ним лицом, сложив руки на спинке сиденья.

– Я так взволнована встречей с вами, – сказала она на английском с легким акцентом. – Я много читала об Африке, о животных и зулусах,