Лотарингский город Верден занимает стратегическое положение на реке Мёз, утекающей из Франции в Бельгию и Голландию. Для Франции Верден – то же, что для России Брестская крепость: он сторожит северные подступы к Шампани и путь на Париж. О древний галльско-римский Веродунум, «Сильную крепость», обломал зубы еще Аттила, а после Франко-прусской войны 1870 года, корни которой пустили зеленые ростки в Первой мировой войне, Верден встроился в пару важных оборонительных линий, и они понадобились ему в 1916 году.

Винсент Ратленд, ожидавший от Верденской битвы того, чем она и стала, – чудовищной, необъяснимой и непредставимой по масштабам катастрофы и бессмысленной кровавой мясорубки, бросил свои столичные дела и отправился в гущу событий. Он собирался встретиться еще с одним старым знакомым по Китаю, главнокомандующим французскими войсками Робером Нивелем[165], в свое время успешно воевавшим против боксеров. Сейчас артиллерийский генерал планировал знаменитое наступление, обещавшее закончить войну за сорок восемь часов при потере «всего» десяти тысяч солдат. Надежды на то, что он узнает в человеке, готовом разменять четвертый десяток, четырнадцатилетнего подростка, некогда явившегося в его пекинский штаб, было мало. Но Ратленда это не смущало: любую память можно освежить, даже память очень занятого военного.

А еще час назад магистр шел среди старых домов возле древней верденской цитадели. Озабоченные люди спешили по делам, а промозглый февраль не добавлял жизнерадостности ни спешке, ни делам, прошитым войной, как стеганый халат. Под Верденом уже началась драка, и город за линией фронта держался лишь благодаря «Священному пути» – Voie sacreé, соединявшему его с Бар-ле-Дюком. Дорога жизни позволяла надеяться, что в Лотарингии получится то, что не вышло у немцев под Ипром, у англичан под Нёв-Шателем и у французов в Шампани: выиграть одним ударом.

Наш герой, как всегда, работал на ниве сближения союзников. В конце 1915-го он снова появился в Петербурге, встретился с наследниками Извольского (сам Александр Петрович пять лет как служил послом в Париже), и уже в январе российское верховное командование отправило на западноевропейские фронты экспедиционный корпус. Слать корпус через Балтику, где свирепствовали немецкие подлодки, командование не решилось, хотя Ратленд, заручившийся поддержкой Страттари на морях, пытался уверить начальника Первой бригады Лохвицкого, что опасности Балтика не представит. Он не мог сказать военным правду о причинах, а русские не решились рисковать ста восьмьюдесятью офицерами и десятью тысячами солдат в самом начале операции. Корпус выдвинулся через Дальний Восток, порт Дальний-Далянь, миновал Гонконг, Сингапур и Коломбо, Красное море и Суэц, вошел в Средиземное море и прибыл в Марсель. «Что ж, хоть так, – думал магистр, – для начала хоть так». Последующие бригады отправлялись помогать союзникам уже из Архангельска – Страттари действительно успокоил Балтику.

Занятый подобными мыслями, магистр направлялся мимо цитадели Вердена к машине, собираясь в ставку Нивеля в поселение Сюлли, откуда тот (а вслед за ним и Петен) командовал армией. Во все стороны беспорядочно летел дождь со снегом или снег с дождем, неулыбчивые верденцы прятали носы в воротники, и тут Винсент увидел старика. Тот направлялся к парку, но остановился и стал радостно махать рукой кому-то в окне третьего этажа серого доходного дома. Ратленд почему-то замедлился и поднял голову, решив посмотреть, кто машет пожилому мсье в ответ. Старик опустил руку и, улыбаясь, подошел к высокому молодому человеку с ранней сединой в темных волосах. Тот приветственно наклонил голову.

– Добрый день, мсье, – сказал старик. – Вы единственный заинтересовались, кому я машу рукой.

Молодой человек счел необходимым извиниться.

– Простите мое неуместное любопытство, мсье, – сказал он. – Вы показались мне первым жизнерадостным человеком на этой хмурой улице.

Старик посмотрел прямо на собеседника яркими голубыми глазами и тут же отвел их, смущенно улыбнувшись.

– Вы, наверное, смеетесь, мсье.

– Ничуть, – удивился Ратленд и предложил: – Кстати, если хотите, могу подвезти вас куда-нибудь, у меня есть свободные полчаса.

– Хочу, – с воодушевлением согласился старик и, бодро подтрусив к автомобилю, уселся на пассажирское сиденье, с искренним удовольствием наблюдая, как садится за руль его собеседник. Они немедля взяли с места.

– Куда же мы направляемся? – спросил Винсент, на которого почему-то, словно дождь со снегом, налетела тревога.

– Куда хотите! – воскликнул старик. – Куда глаза глядят! Вот вы… вы похожи на хотя и молодого, но уже успешного и нужного человека. Повезите меня куда-нибудь, где нужны люди. Мое имя…

– Нет, – неожиданно для себя сказал Винсент. – Не говорите, как вас зовут.

– Почему? – неуверенно улыбнулся старик, как расшалившийся мальчишка, которому не дали нашкодить до конца. Он повернулся к любезному молодому человеку с непонятными волосами. – А вы? Как зовут вас?

– Я не хочу знать, как вас зовут, потому что у вас никого нет, – ответил Винсент на первый вопрос, игнорируя второй. – Вы махали рукой пустому окну в пустой квартире. Вы один. В вашей семье кто-то умер? Погиб?

Он сам не понимал, как выговаривает эти слова. Ему казалось сейчас, что голубоглазый старик – острие его собственного кинжала, и что он без предупреждения вошел… нет, не в сердце, оно никогда ничего не чувствовало, а прямо в мозг, с хрустом ломая черепную кость и кроша привычный лед в голове. Однако что бы ни сделал старый верденец с ним лично, он этих вопросов не заслужил; с людьми нельзя так разговаривать.

Ратленд ошибался. Именно так надо было говорить с этим стариком.

– Да, у меня погиб сын, – с готовым и каким-то водянистым добродушием подтвердил безымянный человек. Они уже подъехали к Священной дороге и пробирались среди бесконечных грузовиков с припасами и товарами для фронта. Священная дорога, ввиду своей невероятной востребованности обслуживаемая восемнадцатью батальонами и несколькими тысячами человек, почему-то пропускала машину, в которой сидели человек в штатском и голубоглазый старик. Как будто автомобиль был соткан из ветра. – Но что тут поделаешь? Ведь сейчас такое время: у всех умирают дети, да и в мое время войны были… А потом умерла жена. Ужасно. Не пережила, значит. Но тоже – дело житейское. Она ведь не очень молодая была. Так что вот уже месяц мне никто не машет из окна. Но я машу, потому что важно, чтоб махали хотя бы с одной стороны.

Старик улыбался, абсолютно уверенный в том, что изрекает истину, а Ратленд молчал, одновременно пытаясь осмыслить услышанное и подбирая в уме город и место. Он уже придумал, что пошлет его в Рим, а может, в Испанию? Он даже знал, кто поселит у себя старика без имени… нужно все-таки спросить имя.