Плавно — точно в замедленной съемке, не отрывая от нее изумленного взгляда, он все дальше отходил назад… и вдруг, споткнувшись обо что-то, неловко упал на спину.

— Антонио!!

— Может, ты скажешь ему, что все это неправда? Попробуй. Думаю, он тебе поверит. Он ведь всегда, тебе верит.

Тогда Юлия поступила как сеньор Мигель. Она просто закрыла лицо руками.

Антонио отшвырнул тубус, словно это была ядовитая змея. И он покатился по каменному полу к ногам дона Карлоса.

Тот поднял его неспешно. И долго, словно удивляясь прозаичности момента, разглядывал черный футляр, в котором хранилась его мечта.

Юлия видела, как Антонио, поднимаясь на ноги, снова пошатнулся. Она шагнула вперед, чтобы поддержать его, но он так на нее взглянул, что ей пришлось остановиться.

Тогда, она повернулась к Карлосу. Глаза-хамелеоны сейчас, из-за ночного освещения и гнева, охватившего Юлию, были почти черными. Правда, сама она не подозревала об этом.

— Поздравляю… — прошипела Юлия, сверкая темными зрачками не хуже Себастьяна, — теперь твое желание сбудется. И тебе больше некому будет завидовать.

— Да, — кивнул он, — мои расчеты оказались верны.

— Отлично. Надеюсь, мы тебе больше не нужны?

Дон Карлос склонил голову набок, словно в глубоком раздумье. Постепенно на лице его появилось выражение, могущее обозначать одновременно как веселье, так и мрачную издевку.

— Напротив.

Он неторопливо, царственной поступью подошел ближе, держа, как скипетр, чертежи Гауди. Именно эта надменность в нем всегда так бесила Юлию.

— Мои планы увенчались успехом…

— А зачем, кстати, было так трудиться? Уничтожать весь этот смешной мир, если можно самому себя убить — многие так и делают, между прочим…

— Да, но ты забываешь, что я бессмертен.

— Фу, какой эгоизм! Ради себя любимого заставлять умирать всех… и, главное, всех еще не рожденных!

— Я, возможно, оказываю им огромную услугу.

— Возможно. Это правда.

Наконец, он остановился напротив нее. И смотрел теперь только на нее, потеряв всякий интерес к Антонио, который прижался к стене неподалеку.

— И ты была абсолютно права, Юлия. У тебя отличная интуиция! Ты ведь сама сказала — это место, где совершаются выборы…

— О чем ты?

— Вот он, — Карлос указал рукой на Антонио, — он уже сделал свой выбор… И Себастьян… И Стефания! Осталась только ты.

— Я?

Предчувствие чего-то, еще более ужасного, чем она могла себе вообразить, заставило Юлию задать этот вопрос дрожащим от холода и трепета голосом:

— Что тебе нужно?!

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, не моргая — словно смертельные враги или любовники, встретившиеся после бесконечной разлуки. Ничего не понимающий Антонио, наблюдая эту сцену, инстинктивно отодвинулся еще на шаг в сторону.

— Так вот — у тебя есть шанс им помочь! Этим нерожденным, о которых ты так беспокоишься. И этому… Мигелю, разорившему свою семью, обрекшему собственных детей на донорство вампирам… И этого — он указал рукой на Антонио, — который согласен всех уничтожить из-за того, что сам несчастен. Ты, всем им, можешь помочь… И они будут продолжать все это делать… Хочешь?

— Хочу.

— Почему?

— Потому, что я люблю этот мир…

— Разве достоин любви мир, в котором даже ангелы мечтают быть вампирами?!!

— Да!

— Хорошо… Сделай свой выбор.

Дон Карлос вытягивает вперед руку. Из его ладони в пол ударяет пламя. И горит, как костер, взвиваясь длинными языками.

— Я сейчас же, своими руками уничтожу их. Уничтожу цель, к которой стремился несколько столетий!

Юлия смотрит на него, пытаясь понять — он был сумасшедшим всегда или же тронулся рассудком только что, не выдержав накала эмоций?

— Ты ведь хотела быть такой, как я — правда? Обладать магическими знаниями и тайной властью и… всем таким? Короче говоря — ты хотела быть вампиром — так будь же! Тебе достаточно лишь дать мне себя укусить — и, я обещаю, ты получишь все то, о чем мечтала…

— А ты?

— А я… сожгу чертежи прямо здесь на твоих глазах.

— А как же твое желание?

— У меня останется нечто другое. Та, в чьем присутствии, у меня возникает только одно желание — жить вечно! Вместе с этим кошмарным миром… Выбирай!

Юлия смотрела на него, не веря тому, что слышит.

— Ты еще сомневаешься? Посмотри на него! Вот он уже сделал свой выбор… в отличие от своего гениального предка он согласен уничтожить все только потому, что его женщина спала с другим… Вот она — цена человечества, о котором ты печешься. Все люди таковы.

— Не все.

— Нет?! Так, может — ты другая?

— У тебя есть шанс это доказать.

Перед глазами Юлии вдруг отчетливо встали страшные сцены апокалипсиса с последней картины Хуаниты. И это выражение покоя на ее лице… Словно стараясь отогнать от себя тяжелое видение, тянущее вниз, как гиря, привязанная к ногам, она крикнула, что было сил:

— Я люблю этот мир!

— Тогда спаси его!!

Она делает шаг навстречу Карлосу. Потом еще один. И еще. В расплывчатом, размытом фокусе — будто сквозь воду, перед ней мерцает такое яркое в ночи пламя костра. И позади, остается Антонио, вскинувший руку в инстинктивном предостерегающем жесте.

А потом — родные объятия, тепло его ауры.

Она видит, как плотные листы пожелтевшей бумаги выскальзывают из черной трубы, сворачиваются и темнеют удивительно быстро в оранжевом пламени. И скоро она не видит уже ничего. Только коротко — серебряные глаза. И темное лицо, что склоняется над ней, и кровь с его губ капает ей на кожу…

…Темное лицо склоняется над ней, медленно и неумолимо приближаясь.

Вот оно уже так близко, что его не видно. Видны только губы — странно бледные на загорелой коже, четко очерченные, идеальной формы. Не влажные и не сухие, не улыбающиеся и не сжатые. Она чувствует неведомое дыхание на своей шее — оно пахнет свежестью, морем и сигарами. Сейчас, очень скоро этот рот поцелует ее, и все изменится. А пока чьи-то прохладные пальцы щекочут кожу на левой лопатке. Или — это змея? Обвила скользкими кольцами ее руку и ползет к шее?

Но это уже не важно. Безупречные губы приоткрываются, и она готова приоткрыть в ответ свои. А тело обволакивает знакомая истома, мучительная и сладкая. И с этих губ, ей на лицо, падает мелкими каплями теплая, соленая, с металлическим привкусом кровь…

Боль и наслаждение. Как она и думала. Как она и мечтала. Только очень сильные и яркие. Сильнее и ярче, чем она могла бы себе представить.