день я понял, что ты практически ничего не знаешь о вине, – тут он смеется. – Тогда я немного покопался в интернете. У Хизер, как ты понимаешь, много друзей в ресторанном бизнесе, так что выяснить это было несложно – если поискать. Это если ты подозреваешь, что человек может выдавать себя за кого-то другого. Но кто станет делать такое?

– О, Билл. Мне так жаль. Я не ожидала, что отель окажется таким… Это должно было быть просто приколом, шуткой. Если бы я знала, насколько важна эта роль… – я качаю головой. – Это была глупая затея, которая вышла из-под контроля.

– Чего я не понимаю, так это знает ли Хизер. Не могу достучаться до нее в социальных сетях.

– Она не знает, – говорю я.

– Ах вот как, – мрачно говорит он, – ну и дела.

– Пожалуйста, не говори Ирен, – жалобно говорю я. – Просто скажи, что я соврала, я смогу уехать, и все закончится.

– Я не могу, даже если бы захотел. Ирен считает, что я проверил Хизер должным образом, и что у нас было подробное интервью по скайпу. Не могу же я сказать ей, что проспал собеседование? А потом врал ей столько недель. Она дала мне столько шансов, и я не могу…

– О боже, – говорю я, чувствуя, как воздух выходит у меня из легких. У него было похмелье, и он проспал интервью с Хизер.

– В любом случае, сейчас нет времени обсуждать все это, – говорит он более твердо. – Пора собраться с силами и закончить то, что ты начала. Вечеринка Винного общества. Ты должна ее организовать.

Я поднимаю глаза и качаю головой:

– Я не могу. Просто не могу. Сегодняшний вечер с Тимом – это был перебор.

– Ты должна, – твердо говорит Билл. – Ты готова. И ты отлично справишься. Ты очень много работала, и все не должно рухнуть сейчас. Я не могу потерять свою работу. Мне почти семьдесят. Куда я пойду? Что я буду делать?

– Разве Рассел не может найти тебе другое место? – начинаю я.

– Нет, – обрывает меня он. И тут я понимаю, что Рассел, скорее всего, не возражает против того, чтобы Билл был спрятан здесь, в «Лох-Дорне», но в дорогом ресторане в Глазго он будет серьезной помехой.

– Билл, ты болен. Тебе нужна помощь. Ты не можешь продолжать пытаться усидеть сразу на всех стульях, – говорю я, понимая, насколько бессмысленны мои слова.

– Просто закончи свою работу, Птичка. Пожалуйста.

На секунду мы смотрим друг другу в глаза.

– Билл. Послушай, я останусь, хорошо? Но только если тебе помогут. Моему отцу так и не помогли, и… – Я на мгновение останавливаюсь, размышляя, стоит ли мне продолжать. Но смотрю на Билла, покачивающегося в дверном проеме, и решаю, что должна. – Мама все время прикрывала моего отца. Однажды она нашла меня на кухне, где я подавилась мукой, с синими губами и все в таком духе, а папа лежал в отключке на диване. Мне было четыре года. Четыре! И она прикрывала его в больнице: «Моя непослушная дочь залезла в кухонный шкаф и достала муку». Они были одержимы теориями заговора, но вся их жизнь была одним сплошным заговором. Она предпочитала защищать его и, наверное, себя. А не мою чертову безопасность. Мой отец никогда не был виноват. Это всегда был кто-то другой. И часто этим кем-то была я. Я больше не разговариваю с ними обоими, потому что эта долбаная травля была настолько суровой, что я сама себя свела с ума. Знаешь, каково это, когда твоя мама кричит на тебя за то, что ты вызвал «Скорую», потому что твой отец потерял сознание в душе? Кричит на тебя. Отчитывает тебя за то, что ты позвала на помощь. Говорит, что все в порядке, когда ты чувствуешь запах рвоты и мочи. Знаешь, каково это – сомневаться в том, что ты видишь? Ты перестаешь верить самой себе.

Я понимаю, что плачу, но не могу остановиться.

– И знаешь, куда это привело моих родителей? Никуда. Никуда, блин. Я ненавижу их. Прикрывать и защищать – это, блин, неправильно. Тебе нужна помощь. Ты еще можешь что-то изменить, еще не поздно. Ты воруешь у отеля. Я видела вино у тебя в шкафу. Я вижу, как ты пьешь виски во время обслуживания. Ты можешь притворяться, что все в порядке, но это не так, и кому-то будет чертовски больно. И честно говоря, скорее всего, тебе.

Билл выглядит немного ошеломленным и прислоняется к дверной раме.

– Ты не права, – говорит он.

– Я права, и ты знаешь это. В глубине души. Я организую этот гребаный винный вечер, хорошо? Я сделаю это. Но ты, ты должен обратиться за помощью.

– Хорошо, – безучастно соглашается он, и мне хочется ударить его. Это болезнь, Элизабет Финч. Поддержи его. Я медленно выдыхаю. Я останусь. Только до окончания мероприятия Винного общества.

– Кстати, Хизер звонила, – говорит он. – Это я и хотел тебе сказать.

Я останавливаюсь как вкопанная, вытирая слезы со щек.

– Она хотела поговорить с Ирен, – продолжает он, – но, к счастью, трубку взял я.

– Она звонила сюда?

– Да, хотела извиниться за то, что отказалась от работы, я полагаю.

У меня кровь стынет в жилах:

– И что ты ей сказал?

– Я сказал ей, что Ирен нет на месте, но что ей не стоит беспокоиться, потому что мы нашли подходящую замену. Хотя она все равно очень хотела поговорить с Ирен, думаю, мне удалось ее переубедить.

– О боже, – говорю я, чувствуя, что снова начинаю дрожать. – Спасибо.

Затем мы оба слышим, как открывается дверь и появляется Джеймс. Он мокрый, и я понимаю, что на улице шел дождь. Он проводит руками по волосам, стряхивая воду.

– Все в порядке? – он переводит взгляд с меня на Билла.

– Хизер чувствует себя немного неловко из-за поведения своего бывшего парня в ресторане, – говорит Билл. – Я сказал ей, что не стоит переживать.

Джеймс смотрит на меня, изучая мое лицо. Я подозреваю, что оно все в красных пятнах. Видно, что я расстроена.

– Ты выглядишь ужасно, – говорит он, нахмурившись.

– Прости меня, – шепчу я, несмотря на то, что Билл все еще стоит рядом. – Прости за все это. Тим уезжает утром. Я должна была дать ему понять, что все кончено. Я думала, что он понял, но… наверное, я недостаточно ясно выразилась. Честно говоря, Джеймс, ты не обязан мне верить, но я действительно думала, что ему будет все равно и что необязательно формально с ним расставаться. Тим никогда не считал меня своей девушкой. Я так