Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если есть свет, то присутствует и тьма. Он со своим солнечным фонариком посещает и сопредельные территории, ведь их тоже нельзя отдавать на вечный полон тьме. Собственно, четкое разделение на своих-чужих есть свойство коренного патриархального сознания. Таков Прилепин. Он патриархален, он пришел из России. Да и чужие – это ведь не обязательно враги.
Захар щедр. Он сам напитывается от людей, но и других питает и отдает неизменно больше. Его много, его хватает на всех, да и его самого уже хватило на несколько жизней, на семь жизней – число счастья.
2015 год – 40 лет автору, 10 лет с момента выхода первой книги «Патологии» в тонком переплете, издательство «Андреевский флаг»:
«Эта история началась десять лет назад, вот с такой обложки. 21-го числа дождливого месяца 2005 года первая моя книжка была подписана в печать.
И, короче, десять лет прошло
Целая, как говорится, жизнь.
На самом деле, две-три жизни», – записал Захар в своем Фейсбуке на 40-летие.
Помню, в том 2005 году мне предложили сходить на запись ерофеевской передачи «Апокриф», которая выходит на телеканале «Культура». Поучаствовать в массовке. Почему нет: время свободное в Москве было, как и любопытство. Мы пришли туда втроем, как и ночевали вместе в квартире писателя Алеся Адамовича: петрозаводский волшебный рассказчик Дмитрий Новиков («белый друг» из рассказа «Ботинки, полные горячей водкой») и автор книги «Чеченские рассказы» Александр Карасев.
В практически пустой студии мы обнаружили нашего знакомца Захара в черном кожаном пиджаке, надетом на белую футболку. Он, как и мы, пришел для массовки, ждал. В отличие от нас, знал, для чего он тут. Руководствовался не любопытством. Его взгляд, он весь выражал целеустремленность.
На «Апокрифе» в тот день мы пробыли почти весь день. Подряд записывались четыре передачи. Про клиповое сознание, биографизм, про что-то еще. Каждый успел вставить какую-то реплику. После мы всей компанией дошли до киоска, купили по бутылке пива, выпили за нас. Не помню, пил ли Захар, но вскоре он с нами распрощался и побежал на поезд в Нижний. Скорее всего, тогда он и приезжал ради этого «Апокрифа». Чтобы начать привыкать, постепенно осваиваться, выстраивать свою стратегию покорения столицы, чтобы всем показать. Как стратег, он не только проводил рекогносцировку, но и планировал, что будет делать дальше, свои последующие шаги.
Мы же пошли себе дальше «фестивалить». Поучаствовать в записи передачи для телика было прикольным приключением. Остаток вечера из памяти стерся…
Уходя из студии, мы вчетвером сфотографировались на фоне декораций. Прилепин встал крайним слева. В его взгляде уже тогда можно было всё прочесть.
Кстати, Захара очень быстро «прочел» Сергей Шаргунов. Высказываясь о липкинских форумах на страницах журнала «Знамя», он припомнил встречу с Прилепиным: «В Липках на пороге стеклянных дверей за перекуром мы первый раз увидели друг друга с Женей (Захаром). Он показался мне жестким и сухим, “пацан из пустыни”. Но, помню, через минуту после знакомства я отправился в бар, взял пиво и один над пеной принялся думать о будущей судьбе этого нового знакомого». Сергей – судьбовидец.
Захар, Захарка, Захарушка. Пророк Захария, который много заботился о нравственном возрождении народа после вавилонского пленения.
Я никогда не звал его Евгением, как друзья юности. Мы познакомились на Форуме молодых писателей. Он писатель из провинции, я – провинциальный критик-самоучка. В литературе он – Захар. Хотя в последнее время всё чаще слышу обращение: Евгений, Женя, а то и Евгений Николаевич. Но я решил с самого знакомства, что для меня он всегда будет Захаром. Хотя у меня был выбор: он дал мне свою визитку. На ней с одной стороны значилось: Захар Прилепин, литератор. С другой – Евгений Лавлинский, главный редактор «АПН Нижний Новгород». Я выбрал литератора. Указанный в визитке номер мобильного телефона остался неизменным и по сей день. Он был общий у Прилепина и Лавлинского. Осталась всё та же прилепинская электронная почта, насчет ящика Лавлинского я не знаю.
«Я пришел сюда не для того, чтоб вести себя прилично. Пора уже к этому привыкнуть, – оставил Захар в своем Фейсбуке запись через несколько дней после того, как «Нобелевскую премию получила Светлана Алексиевич: – Пришёл не для того, чтоб блюсти лицо.
Не для того, чтоб вы считали меня приличным человеком.
За приличным человеком – обращайтесь к приличным людям.
Они уже изнемогают от своего приличия.
Я за сутки прочитал 76 830 853 приличных слов в свой адрес.
“Какой у него поганый ватный мерзкий клоповник сволочей гадов ублюдков мерзотных мерзостных падлота тупая зверье гадкие злые дураки свиные твари”.
Интеллигентные люди взволнованы.
Какие уж тут приличия.
А мы другими вещами занимаемся. У нас тут танец. Танцуем.
Разница между нами в следующем, если всерьез.
Ваша точка отсчета – это ваши приличия, “общепринятые ценности” (то есть принятые в вашем кругу), ваше чувство локтя, вы сами.
А здесь мы сами значения не имеем. Наша точка отсчета – наша расчудесная Родина, березки, осинки, русская история, русский язык, церковка, пацанчики во дворе.
Лично я во всей этой истории не имею никакого значения.
Но едва ли я смогу вам объяснить это, чтоб вы это поняли».
На есенинский юбилей я сформулировал несколько строчек о поэте. Они в полной мере подходят и к Прилепину, ведь они оба в полной мере отражают коренной русский культурный тип:
«Воля – естественное чувство, инстинкт, а вовсе не функция. Она проявляется, когда природная горизонталь слита с Божественной вертикалью, когда всё в единстве и слиянности (“у лесного аналоя воробей псалтырь читает”). Человек без воли ощущает свою обособленность, отчужденность от этого единства. Вольный же человек соединяется с природно-божественной симфонией, и получается песня. Через нее человек обретает силу, мощь: “Конь мой – мощь моя и крепь”.
В этом пути осмысления и обретения воли он должен подняться вверх (там, где журавли) и спуститься вниз (до черного человека). Повторить вольный и жертвенный путь сошествия во ад и последующего воскресения. Воля переносит человека в другие не плоскостные, не горизонтальные пространственные координаты. Позволяет и жизнь, и смерть равно воспринимать и принимать с радостью и печалью, “кладбища и хаты”.
В этом вольном движении, соединяющем