в которой происходит отчуждение людей друг от друга и вместо переживания общности, плеча другого появляется вера в чудесные изменения, в печь и щуку Емели. Твоя территория – твоя печь, ею и занимайся, зная свой шесток.

«Хватит уже этих нелепых обобщений: “Если каждый исправится, то…” От этих обобщений стоит сплошной туман, в этом тумане ничего не видно», – рассуждает Захар в статье «Убью своего адвоката».

Но времена не изменились: хоть наши дни и «странные», но и к нам приедет Пересвет с копьем в груди. Приедут герои («К нам едет Пересвет»). Разве не в поисках их он поехал на Донбасс, чтобы найти их и самому стать таким?

Герой первого романа Захара Прилепина «Патологии» вспоминает о своем отце, о том, как в детстве просил его нарисовать картину битвы, где должен быть «мужик-ополченец в разодранной рубахе, вздымающий на вилах вражину». После отец нарисовал картину пожарища русского города. Через десятилетия уже сам автор ездил к этим самым ополченцам в Донбасс, говоря, что там его «огромная семья». Собирал гуманитарную помощь для горящих русских городов. Сам стал ополченцем.

Он читает своим детям книгу о русском воине-иноке Пересвете: «Когда я читаю сыновьям книгу, где нарисован Пересвет с копьем в груди, я знаю, что времена не изменились. Пересвет приехал к нам, и копье у него по-прежнему в груди. Он переедет и наши странные дни. Потому что истинным героям всё равно, что о них думают. Это тоже нормально» («К нам едет Пересвет»).

Все эти герои не застряли где-то в истории, они соприсутствуют и в наши дни, проводя линию родства, составляя русского мужчину, который на самом деле ничуть не изменился как со времен Пересвета, так и со времен Ермака. Это и есть та самая линия отцовства, семейственности. Именно через прочувствование этой линии достигается восторг откровения: «Я узнал, что у меня есть огромная семья…», восторг осознания чуда, что всё возможно, чуда русского космоса.

Линию этого родства, возвращение мужчины и демонстрирует нам Захар Прилепин.

О родстве он говорил с самого начала своей писательской карьеры. Уже тогда он сравнивал страну с семьей, Родину с женой. И то и другое – крепость, «единый дух». Не случайно он регулярно говорит о том, что у него четверо детей (две девочки и два парня, а в этом тоже гармония) от одной жены. Еще в 2005 году на открытии Пятого форума молодых писателей в Липках Захар сказал, обращаясь к аудитории молодых, которые сидели в зале, а также к классикам, находящимся за спиной:

«Мне кажется, что в наше время идеологична энергетика, идеологична человеческая моторика, потому что такие понятия, как почва, как судьба, как справедливость, как победа – они не нуждаются ни в какой идеологии – они сами по себе идеологичны. И, понимая это, надо сказать, что любая интеллектуальная казуистика, любое интеллектуальное менторство всегда будет уступать такому понятию, как родство. Александр Блок писал: “Русь – жена моя”, – он сравнивал страну с женой, это очень тонко, это в библейском смысле сказано, потому что от матерей уходят и дети уходят от своих родителей, а жена – это с кем живешь единым целым, единым духом. Страна – это ощущение абсолютного родства, и именно оно должно стать основой для нас, литераторов, писателей, как угодно можно называть, потому что иного у нас нет ничего. Это должно быть той основой, во имя которой мы все занимаемся своим делом. Это реальное дело, это не является священной нишей, это служение, это работа. Мне хотелось бы, чтобы те люди, которые сидят у меня за спиной, чтобы они понимали это и чтобы они учили тех людей, которые сидят передо мной, этому ощущению, ощущению того, что у нас есть родство и ничего выше этого нет. Это самое главное».

Уже тогда он ощущал, что люди на уровне моторики тяготеют к приобщению к «абсолютному родству». Что отсутствие ее является большой национальной трагедией и драмой для конкретного человека. Это равносильно бессемейности, безотцовщине.

Никому не известный нижегородский парень, заявивший о себе книгой «Патологии» (тогда активно развивалась военная проза и можно было говорить, что дебютный Прилепин выступил в общем контексте), говорил простые, но совершенно непопулярные вещи о чувстве родства.

Тогда те же самые «классики» воспринимали это за юношеский максимализм, проявления провинциального дикарства. Их можно обуздать и в дальнейшем слепить что-то по своему хотению и образу. Прилепинских слов не замечали, их не слышали. Публика, в то время монополизировавшая литературу, считала, что в силу культурной приватизации, которая произошла в девяностые, эта монополия записана за ней раз и навсегда. Пугаться нечего, поэтому разделяй и властвуй. Произошло же подобное форматирование с Аркадием Бабченко, который выступил с серией честных и проникновенных рассказов о чеченской войне. Он попал в оборот монополистов и не смог из него выбраться, на этом и закончился как писатель. Так и речи Прилепина не брали в расчет, считали, что парень наиграется, чего с молодых взять, но потом здравый смысл возьмет свое, забудет и про Лимонова, и про родство, и много еще про что. Всё продается и всё покупается. Слова и мысли… всё это монетизируется. Захочет печататься, получать премии, появляться в телевизоре – всё равно придет к нам с поклоном.

Так сперва снисходительно, а после с убывающей надеждой воспринимали Захара. Публицист Александр Казинцев потом говорил о правильности прилепинской стратегии: не раскрываться до конца, чтобы не сбили на взлете, а уж когда набрал высоту, можно высказать всё, что на душе.

Так шло до знаменитого «Письма товарищу Сталину», которое стало знаковым водоразделом. Тогда культурные монополисты вдруг поняли, что им не удалось отформатировать Прилепина, да и вся их монополия, что еще хуже, пошла прахом. Голос писателя стал настолько сильным и звучным, что его уже нельзя было заглушить, отрезать все пути к публикациям. К тому времени Захар вместе с Сергеем Шаргуновым возглавил интернет-издание «Свободная пресса». Сила его голоса была не только внутренней, но и резонировала с общественными настояниями и ожиданиями, которые тоже чаяли родства, томились в состоянии бессемейности, в ситуации потери ориентиров. Тогда и проявился в полной мере смысл его фразы: «Я пришел из России». Россия пришла вместе с ним. Та самая огромная семья Данилы Багрова, голосом которой стал Прилепин.

После «Письма товарищу Сталину» культурные приватизаторы вмиг стали восприниматься маргинальной средой, отгороженной от российского общества, не чувствующей и не понимающей его. Эта публика продолжала оставаться глухой и близорукой (показательный пример из политической плоскости: в 2016 году Григорий Явлинский повел свою партию «Яблоко» на думские выборы