Бесс обхватила подругу рукой и поднесла стакан с водой к ее рту:

— Сделай глоток.

Бланш кивнула, чувствуя на своих щеках влажные следы слез, и выпила воду. Обе подруги, должно быть, считают, что она сумасшедшая. Она медленно подняла взгляд на Бесс.

Глаза Бесс были широко раскрыты.

— Тебе лучше? — спокойно спросила она.

Бланш облизнула губы, кивнула и сказала:

— Мы никогда не должны говорить о сэре Рексе.

Глаза Бесс расширились, потом она подала подруге руку и сказала:

— Сядем на софу. Расскажи мне, что сейчас произошло.

Бланш встала и окинула взглядом очаровательную маленькую комнату. Потом она закрыла глаза и попыталась прогнать остатки тревоги и страха. Это было нелегко, в особенности потому, что новое воспоминание теперь прочно впечаталось в ее ум. Она посмотрела на Бесс. Ей была отчаянно нужна подруга, которой можно довериться, а Бесс она доверяла с самого детства.

— Я начинаю вспоминать бунт, — призналась Бланш.

Бесс, которая знала, что у Бланш была потеря памяти, тихо ахнула.

— Тот бунт, во время которого убили твою мать, когда ты была ребенком?

Бланш кивнула:

— Эти воспоминания упорно возвращаются, и, кажется, я не могу их прекратить. Они ужасные. Я не хочу это вспоминать и твердо решила сделать все, чтобы избавиться от них.

Бесс обняла ее, подвела к софе, усадила и села сама.

— Я не думала, что ты когда‑нибудь это вспомнишь. И я не думала, что это важно.

— Это очень важно! Ты видела, что эти воспоминания сделали со мной?! — крикнула Бланш.

Бесс кивнула и сказала:

— Ты кричала и плакала на полу, как маленький ребенок. Фелисия ушла за солью, так что это видела только я. — Бесс была бледна. А она еще никогда не бледнела. — Слава богу, больше никто этого не видел. Что с тобой случилось?

— Это не просто воспоминания, — прошептала Бланш. — Я снова проживаю этот бунт, секунду за секундой.

Она заплакала. В ее душе больше не было стыда: Бланш слишком боялась того, что с ней происходило.

Бесс прижала ее к себе.

— Ты, конечно, имеешь в виду не то, что я подумала.

— Нет, именно это! Я снова становлюсь шестилетней девочкой. Эта комната стала лондонской улицей. Я не осознавала, что ты рядом: я была ребенком и потерялась в той толпе! — крикнула Бланш.

Бесс молчала. Бланш, которая хорошо знала свою подругу, поняла, что та в ужасе, но старается думать логично.

— Все это началось в Лендс‑Энде, — прошептала Бланш и почувствовала укол острой боли в сердце. — Мы собирались пожениться, Бесс. Я полюбила его, а потом случилось это!

Бесс отодвинулась от подруги и недоверчиво посмотрела на нее.

У Бланш опять сильно заболели виски. Она крепко сжала их ладонями и сказала:

— Я хочу вернуть назад мою прежнюю жизнь. Я не хочу чувствовать ничего. И я не хочу больше вспоминать ни одну подробность того ужасного дня.

Бесс погладила ее по спине.

— Очень странно, что ты вспоминаешь его сейчас. Но я почему‑то чувствую, что это реакция здорового организма. Отложим на минуту разговор об этом. Бланш, я всегда надеялась, что ты однажды полюбишь. Я даже думала, что твоей любовью может стать именно сэр Рекс.

— Ты ничего не понимаешь! — в отчаянии выдохнула Бланш. — Вместе с любовью и страстью появилась та боль, которую я сейчас снова пережила! Любовь была ошибкой. Посмотри, что она сделала со мной!

Бесс посмотрела на нее с изумлением:

— Как одно может быть связано с другим? Бланш, если тебе дорог сэр Рекс…

— Нет! Этому конец! — крикнула Бланш. И это было сказано искренне. Ее охватил панический страх.

— В городе ходят слухи, что ты и он помолвлены, — мрачно сказала Бесс. — Я встретилась на Бонд‑стрит с графиней и поняла, что сэр Рекс явно написал о вашей помолвке своему брату.

Головная боль стала такой сильной, что Бланш застонала.

— Сейчас начнется новое воспоминание, я это знаю. Каждый раз, когда я чувствую счастье или печаль, из памяти выныривает наружу что‑то новое. Я покончила с этим. Мне нужен покой, а не страсть! А сэр Рекс теперь ненавидит меня. Он и должен меня ненавидеть! — дрожа, крикнула Бланш. — Бесс, мы должны закончить этот разговор, пока я не свалилась на пол в новом припадке.

— Как разговор может привести к такому сильному припадку? — побледнев, спросила Бесс.

— Я не знаю как. Но любая мелочь становится ужасной угрозой для моего душевного покоя! — страстно крикнула Бланш.

Бесс немного помолчала, а потом сказала:

— Я никогда не видела тебя такой страстной — или такой нервной. Ты меня этим потрясла.

— Я не желаю больше никогда говорить о нем.

Бесс довольно долго и пристально смотрела на нее, а потом спросила:

— Почему ты думаешь, что сможешь избегать чувств теперь, когда ты способна плакать и горевать? Как только мы начали говорить о нем, чувства одолели тебя.

— Я должна попытаться! — воскликнула Бланш, но в ее голосе прозвучало беспокойство.

Бесс опять пристально поглядела на нее и заговорила снова:

— Чего ты по‑настоящему боишься? Может быть, тебе лучше не прятаться от твоих воспоминаний. Мне все время кажется, что, если бы ты это сделала, ты смогла бы найти душевный покой и счастье, которых хочешь.

— Теперь ты сошла с ума! — гневно крикнула на нее Бланш. — Ты не знаешь, что они сделали с моей матерью!

Бесс оцепенела.

— Ты злишься!

— Да, черт возьми, злюсь! И если ты сейчас не уйдешь, я сейчас снова начну вспоминать тот проклятый день.

— Хорошо. Я спущусь вниз. Но я совсем не уверена, что ты выбрала правильный план действий.

— Разве ты не видела, что эти воспоминания делают со мной?! — крикнула Бланш. — Они превращают меня в шестилетнюю девочку, которая стоит посреди толпы лондонских бунтовщиков. Они делают меня сумасшедшей!

Бесс помрачнела и ничего не ответила.

— Часто у тебя были эти припадки?

— Четыре или пять раз. Сначала были только воспоминания. Теперь каждый раз, когда в моей памяти всплывает новая подробность, меня отбрасывает в прошлое.

— Может быть, ты права. Может быть, вспоминать тот день — действительно ужасная мысль. — Бесс внезапно замолчала.

Бланш сложила руки под грудью, обнимая себя, и спросила:

— В чем дело?

Бесс покраснела и сказала:

— Я не хочу, чтобы кто‑нибудь, даже твоя личная горничная, даже Фелисия, когда‑нибудь увидела тебя такой, какой только что видела я. — Она улыбнулась, но мрачно, и взяла Бланш за руку. — Никто тебя не поймет. Ты же знаешь: свет не допускает снисхождения к слабым.