Люди Семивратца подчинились.

«Вот так, – подумал Хитрец, выходя из шатра. – Все получается. Эти уроды, союзники, всех меряют по себе. И кто не напивается с ними до свинского состояния, кто не лезет в бою вперед на своей колеснице – тот не достоин быть равным. Того они…»

Ничего. Наверное, Хитрец не сможет никого из них победить в открытом бою. В открытом. Это читается в их взглядах. Если бы не божественный запрет на ссоры, они бы сами убили Хитреца. Они, как животные, чувствуют угрозу, исходящую от него, но ничего не могут поделать. Самоуверенные уроды.

Вот как покойный Семивратец. Умер. И запреты богов, подозрительность вождей – все это ерунда. Не помешало это Хитрецу. И планы на будущее стали куда более реальными. Царица согласится. Она не сможет не согласиться. Она, считай, уже согласилась. Объединенное войско двух городов. Это тебе не идиотская осада Проклятого города, без пленных и наживы. Хитрец предложит своему войску возможность разбогатеть. И войско пойдет за ним куда угодно. Одетое в бронзу и медь, ощетинившееся пиками послушное и дисциплинированное. Эти кретины-вожди так и не поняли толком, что будущее – за войском, построенным стеной и спаянным дисциплиной. Или хотя бы страхом перед военачальником. Сейчас все это пробуют, но, когда осада окончится, а она окончится рано или поздно, цари и вожди забудут обо всем. Только Хитрец будет все помнить.

Помнить о том, что телохранитель Северянина очень любит деньги и считает, что хозяин его недооценивает. Что племянник нынешнего царя Алмаза отчего-то уверен, что папа погиб не от руки горожан, а в результате заговора своего брата. А этого ненормального нынешнего царя Алмаза угораздило еще жениться на вдове своего брата. Пасынок, он же племянник, подрастает. Рано или поздно тень отца потребует мести. Хитрец точно знал – потребует.

Он много узнал о своих союзниках. И многое подготовил. Несколько лет после падения Проклятого города мир будет беспрерывно удивляться.

Мир будет удивляться. Но для начала удивились предводители союзного войска. Когда они стали собираться на следующий день на совет, оказалось, что Хитрец в небрежной позе сидит на месте председателя. И даже улыбается.

Дурацкая шутка, подумал царь Алмаза. Вот сейчас придет Северянин, подумали почти все присутствующие… Северянин немного задерживался. Он знал, что сейчас все соберутся, рассядутся по местам, и он сможет пройти к пустующему сидению…

– Ты опаздываешь, – сказал Хитрец, когда Северянин появился на пороге.

Такое потрясение Северянин испытал только один раз в жизни, пропустив по молодости удар боевым молотом в голову. С тех пор характер Северянина стал вспыльчивым и необузданным. Вид Хитреца на вожделенном месте чуть не швырнул Северянина в боевое безумие. Он заскрипел зубами, глаза начали белеть…

– «…И будет старшим на совете и в объединенном войске тот, кто сможет собрать большее войско, – прочитал Хитрец с медной пластины, которую все это время держал на коленях. – А кто дерзнет нарушить этот договор – будет убит союзниками, как предатель. И проклят богами всякий, кто поддержит предателя». Хитрец обвел взглядом вождей.

– Мы заключили с Семивратцем договор, – сказал Хитрец. – Мы объединили наши отряды. И если бы он остался жив, то занимал бы это место. Но он умер от руки предателя и подлого убийцы. И, в согласии с нашим договором, я вынужден…

Хитрец развел руками, демонстрируя, что он именно вынужден, а сложившиеся обстоятельства его не радуют. Вынужден, но никому не позволит идти против правил, воли богов и союзного договора.

– Ах ты ж… – Северянин продолжал заводиться, но сидевшие ближе к краю предводители вскочили со своих мест, схватили его за руки и почти силой усадили на скамью.

И не отпускали его.

Хитрец кивнул, словно одобряя действия союзников. Как слугам кивнул.

– Я не допрашивал убийцу, – сказал Хитрец. – Я отправил его к людям уважаемого правителя Синего острова, чтобы мы все могли допросить убийцу и выяснить, как все происходило. Думаю, теперь можно начать. Тело Семивратца к похоронам готово. И еще одно.

Хитрец обвел взглядом совет, словно подчеркивая важность того, что собирался сказать. И совет молча ждал продолжения.

– Нехорошо, если пойдет слух об отравлении царя. Нехорошо. Это может бросить тень на всех нас. Вождь должен погибать в бою, – торжественным голосом произнес Хитрец.

– Уже весь лагерь гудит, – напомнил царь Дельты. – Всем рты не заткнешь.

– Как сказать, – повел плечом Хитрец. – Слухи не прекратить. Но если кто-то из наших уважаемых певцов-поэтов придумает красивую песню о славной гибели героя от рук врага…

– Ага, – буркнул тихо царь Алмаза, но его все услышали. – Отравленной стрелой в пятку.

– Вот-вот-вот! – улыбнулся Хитрец. – Именно – в пятку. Ибо нельзя было его поразить ни в грудь, ни в спину. Или если не нравится история с пяткой, то, скажем, подлая наложница остригла его наголо, и он, лишившись таким образом силы, пал в бою… Пусть подумают поэты, им за это деньги платят. И чем невероятнее будет гибель, тем скорее в нее поверят.

В шатер втолкнули Жеребца. Внесли жаровню с углями и металлические инструменты. По просьбе Хитреца эти щипчики, иголочки и ножички всю ночь находились перед глазами подлого убийцы.

Жеребец не стоял на ногах, был белый, и его мутило.

– Кто хочет первым задавать вопросы? – спросил Хитрец, когда выдернули клял у преступника изо рта.

– Ишь, как орет, – покачал головой Крюк, подбрасывая дрова в огонь.

С утра моросил дождь, дрова дымили и не хотели разгораться.

– Обеда, наверное, сегодня не будет, – сказал Щука. – Или придется давиться солониной.

Горластый принципиально спал на соломе, растянув над собой на палках кусок парусины. Помер царь или не помер, а когда еще выпадет возможность покемарить, никто сказать не мог.

Щука старательно колол чурбачки на тонкие лучины. Светильников пехотинцам не выдавали, да и масло, если уж оно попадало в войско, следовало употребить в пищу, а не жечь демон знает для чего. Лучина осветит все, что нужно.

Все – и ветераны, и новобранцы – старательно избегали смотреть на Беса. Когда он вернулся вчера один, все видели, как у него состоялся разговор с Сухарем. Бес тихо, но внушительно сказал несколько фраз, Сухарь замахал руками, словно его ложно обвинили в чем-то позорном…

Что именно Сухарю сказал Бес, никто выяснять не стал. Достаточно было нескольких кровавых пятен на плаще Беса. То, что он вернулся, а Оглобля и Ворон – нет, заставило всех призадуматься. Вокруг Беса образовалась некая пустота. Так бывает, когда в людном месте, на рынке, скажем, сидит боевой пес. Он никого не трогает, люди занимаются своими делами, но все ясно чувствуют, что есть граница, которую переступать не стоит.

От шатров донесся новый крик.

Бес сидел на бревне, укутавшись в плащ, и время от времени поглядывал в сторону лагеря Хитреца. По всему выходило, что теперь нужно обращаться к нему. Ночью среди семивратцев прошлись гвардейцы Заскочья и объяснили, что теперь их царь, согласно договору, будет командовать войском, что теперь их царь поведет войско в бой и что только от их царя теперь зависит, как скоро вернутся семивратцы домой. И еще гвардейцы напомнили, что у них в войске за неповиновение разрывают лошадьми.