Джейн стояла у входной двери совершенно неподвижно, спиной ко мне, засунув руки в карманы пальто, и пристально вглядывалась в ночную тьму. Она, должно быть, слышала мои шаги, но не обернулась.

— Джейн?

Она не шевельнулась. Я подошёл на шаг ближе.

— Что-нибудь случилось?

Она чуть повернула ко мне голову. Я разглядел слабую тень улыбки в уголках её губ, будто только что произнёс несусветную глупость.

— Видимо, вскоре после того, как мы уехали. Он как-то ухитрился выбраться на балкон. — Она снова смотрела в ночь. — И — через перила.

— Да не может… Ты…

— Боюсь, что да.

— Насмерть?

— Они полагают, что смерть, видимо, наступила мгновенно. — Она чуть пожала плечами. — Когда его нашли…

Я подошёл ещё на шаг ближе, пытаясь осознать, насколько её потрясение не совпадает с моим: мне казалось, я больше потрясён этим несовпадением, чем разразившимся несчастьем.

— Джейн?

— Как звали того человека в последней экспедиции Скотта[167]?

— Капитан Оутс?

Она чуть шевельнула головой — тень кивка. Я услышал, что в дверях появилась эта француженка, подошёл и взял Джейн за руку повыше локтя:

— Ради Бога, пойдём, тебе нужно сесть.

— Со мной всё в порядке, Дэн. Я уже позвонила своему врачу. Сказала ей, чтобы она не беспокоилась. — Она коснулась моей руки — только чтобы освободить от моих пальцев свою — и улыбнулась девушке; но та заговорила первой:

— Je ne savais pas comment…

— Oui, oui. Il n'en voulait pas plus. C'est tout[168].

Девушка, гораздо точнее чувствуя ситуацию, чем Джейн, закрыла лицо руками. Джейн подошла к ней, обняла за плечи, потом легонько поцеловала в макушку и прошептала что-то на ухо. Девушка подняла голову и взглянула на меня, не знаю, то ли поражённая этим англосаксонским sangfroid[169], то ли в ужасе от того, что трагедия Расина свелась к…

Джейн повернулась ко мне:

— Я думаю… Мне надо бы выпить чаю.

— Тебе надо бы выпить чего-нибудь покрепче.

— Да нет. Лучше бы чаю. — Она улыбнулась Жизели: — Давай-ка.

Девушка нерешительно направилась прочь, бросив на меня полный сомнения взгляд, словно я так или иначе был виновен в случившемся. Она прошла мимо викторианской лестницы и исчезла в полуподвале, а я направился вслед за Джейн в гостиную.

— Не могу поверить.

— Понимаю.

— А тебе сказали…

— Сестра, которая заходила к нему перед сном, сказала — он выглядел таким умиротворённым. Говорил о тебе. — Она наклонилась — достать сигареты. Прикурила от протянутой мною зажигалки.

— Он когда-нибудь…

Она глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым.

— Никогда. Ни разу.

— Может, записка?

— Ничего не могут найти.

Она отвернулась к камину, глядя в открытый очаг. В очаге был приготовлен уголь, но огонь не разжигали.

— Не могло здесь быть какой-то ошибки? Может быть, под влиянием наркотических средств?

Джейн покачала головой:

— Не думаю… Они ведь…

— Но почему именно сегодня? В этот вечер?

Она ничего не ответила; постояла недвижимо, потом пошла в противоположный конец комнаты, к эркеру. Я остался стоять, глядя ей в спину. Через несколько мгновений она провела обеими руками по волосам, приглаживая их у висков, на миг сжала ладонями шею под серебряным гребнем, словно только что села в постели, очнувшись от ночного кошмара.

— Твоей вины здесь нет, Дэн. Ни на йоту.

— Я хочу, чтобы ты посидела.

— Ну в самом деле. Со мной всё в порядке. Я же была готова. Это и так должно было скоро случиться.

И всё-таки что-то в ней говорило мне, что она была вовсе не так уж готова: впечатление было такое, будто она опоздала на поезд и теперь не знает, как быть, — ведь она не сможет встретиться с человеком, которого должна повидать. Она стояла спиной ко мне, придерживая одной рукой локоть той, что держала у губ сигарету. Я подошёл и встал рядом.

— Ну-ка. Давай снимем пальто.

Она помешкала немного, потом высвободила из петель пуговицы и позволила мне стянуть пальто с её плеч. На лице её — она по-прежнему отворачивалась от меня — застыло какое-то странное выражение, чуть ли не недовольство, она больше походила на человека, которому нанесли смертельную, непоправимую обиду, чем на женщину, только что пережившую глубокое потрясение. Я бросил пальто на спинку дивана и пошёл назад, в дальний конец комнаты, к столику с бутылками. Я всё ещё видел и слышал Энтони так ясно и живо… и совершенно непредставимым казалось то, что мы не знали, не чувствовали, пока сидели там, в ресторане… что можно вот так, не подозревая, навеки потерять другого человека, только что обитавшего рядом, в том же пространстве и времени. Эта его фраза — «исправление неудачного проекта» — всё звучала в памяти, обретая характер ужасающе мрачного гротеска. Отпущение былого греха и уверенность в том, что я знаю, на каких условиях он мне отпущен, по какой-то уму непостижимой причине оказались для него более существенными, чем совершение нового «греха» — самоубийства. Он стоял на пороге смерти, дарованная им себе эвтаназия[170]опередила Атропос[171]всего лишь на несколько недель… но выбранное для этого акта время… чувство было такое, будто я оказался жертвой злой и к тому же неостроумной шутки. Я вернулся к Джейн с бокалом бренди в руке. Она мельком взглянула на бокал и покачала головой:

— Пей сам. Я не хочу. Право.

— Один глоток.

Она сдалась, отпила глоток и тут же поставила бокал на подоконник, у которого стояла.

— Я так жалею, что ты оказался втянутым во всё это. Совершенно непростительно.

Я сказал как можно мягче:

— Тебе надо попытаться пожалеть его. Хоть чуть-чуть.

Она отвернулась, ища пепельницу. Потом с ненатуральной и вовсе не нужной тщательностью загасила в ней недокуренную сигарету.