Как только платформа была расчищена, Омар призвал в советники Ка'ба аль-Ахбара, принявшего ислам иудея и знатока исра'илият, или, как сказали бы мы, иудаики. Мусульманам представлялось совершенно естественным проконсультироваться у еврея по вопросу о точном расположении мест, священных для его предков. И из иудейских, и из мусульманских источников явствует, что евреи приняли участие в восстановлении Храмовой горы при Омаре. Помимо рассказа о совете с Ка'бом существует предание, согласно которому Омар приезжал в Иерусалим с группой раввинов из Тивериады. Как пишет выдающийся арабский историк Х в. Абу Джафар ат-Табари, Омар начал совещание с Ка'бом с того, что процитировал 17-ю и 18-ю суры Корана, где говорится о Давиде, Соломоне и Храме. Затем халиф спросил Ка'ба, какое место на Храмовой горе лучше всего, по его мнению, подходит для совершения молитв. Ка'б указал на участок к северу от Скалы – ас-Сахры, которую – почти наверняка ошибочно – считал местом расположения Двира. Здесь, – пояснил он, – мусульмане будут обращать свои молитвы одновременно к двум святыням – «соединятся обе киблы: кибла Моисея и кибла Мухаммада». Этот рассказ, скорее всего, вымышлен, поскольку мусульмане проявили интерес к Скале лишь полвека спустя, зато хорошо показывает их приверженность принципу независимости ислама от религий-предшественниц. Омар отверг совет Ка'ба и решил строить мечеть на южном конце платформы, на месте Царского портика Ирода – там, где находится современная Аль-Акса. Расположение было выбрано таким образом, чтобы мусульмане молились лицом к Мекке и только к Мекке. Мечеть Омара была скромным деревянным строением, что вполне отвечало идеалам раннего ислама. Первое ее описание дал христианский пилигрим Аркульф, посетивший Иерусалим в 670 г. Он был немало поражен контрастом между мечетью и ее предшественником – величественным Храмом: «На том знаменитом месте, где некогда был выстроен великолепный храм… теперь сарацины выстроили из дешевого материала четырехугольный молельный дом из приподнятых досок и больших бревен над некоторыми остатками развалин»[62]. Зато мечеть была просторной: по словам того же Аркульфа, она вмещала до трех тысяч верующих. Ко времени паломничества Аркульфа многие арабы региона перешли в ислам и собирались в мечеть на пятничные молитвы.

Однако христиане Иерусалима не были обязаны переходить в ислам. В действительности обращение иноверцев в ислам не поощрялось вплоть до VIII в. Упоминавшийся выше ат-Табари процитировал в своей «Истории пророков и царей» документ, который считал «заветом» между халифом Омаром и христианской общиной Иерусалима. Документ, скорее всего, не подлинный, но он точно описывает политику мусульман в отношении покоренных народов.

[Омар] дарует им [жителям Иерусалима] безопасность, людям и их имуществу; их церквям и их крестам, больным и здоровым, всем исповедующим их веру. Мы не будем расквартировывать мусульманских воинов в их церквях. Мы не будем разрушать их церкви, не будем посягать на их убранство, их имущество, их кресты и все, что им принадлежит. Мы не будем принуждать жителей Иерусалима отказываться от своей веры и не причиним им никакого вреда.

(Tabarī, Ta'rikh ar-Rusul wa'l-Muluk 1:2405)

Евреи и христиане Палестины, как и прочие подданные-немусульмане исламской империи, получили статус «покровительствуемых меньшинств» (зимми). Они обязаны были отказаться от средств самозащиты и не имели права носить оружие. Власти же гарантировали им защиту, за которую взимали подушный налог, называвшийся джизья. В Иерусалиме этот налог, по-видимому, составлял один динар в год с семьи. Такую же сумму платили за въезд в город христианские паломники, прибывавшие из других стран; таким образом, на время пребывания в Иерусалиме они приобретали статус зимми (Gil, 1992, pp. 143–48). Эта система не была совершенной. Позднее исламское законодательство дополнилось рядом положений, довольно унизительных для немусульман. Так, зимми не могли строить без разрешения, а их культовые сооружения не должны были быть выше мечетей; им следовало низко кланяться чиновнику, внося джизью, запрещалось ездить верхом на лошади, предписывалось носить одежду только определенного вида. Хотя все это зачастую выполнялось не слишком строго, в целом немусульманам гарантировалась свобода вероисповедания, но не равенство: они были подданными мусульман, и закон обязывал их признавать главенство мусульман во всех областях жизни. Тем не менее такие правила позволяли мирно сосуществовать представителям разных конфессий и обеспечивали в основном приличное и законное обращение с подвластными народами. По сравнению с византийским законодательством, жестоко преследовавшим религиозные меньшинства – монофизитов, самаритян и иудеев, – это был, безусловно, большой шаг вперед.

Поэтому не удивительно, что христиане – несториане и монофизиты – приветствовали мусульман и предпочитали исламскую империю Византийской. Как писал историк XII в. Михаил Сириец, мусульмане «не спрашивали об исповедании веры и не преследовали за веру, как греки, народ еретический и злонравный» (Михаил Сириец 3:226, цит. по Prawer, p. 216). Православным же христианам примириться с торжеством ислама было, очевидно, труднее. Софроний, как утверждается, плакал, глядя на стоящего посреди Храмовой горы халифа Омара, и вспоминал пророчество Даниила о «мерзости запустения», а несколькими неделями позже умер от горя. Появились апокалиптические фантазии о каком-то греческом императоре, который освободит Иерусалим и подготовит почву для Второго пришествия Христа (Wilken, pp. 241–49). Христиане Иерусалима теперь были отрезаны от Константинополя, где, казалось, о них совсем позабыли. Вплоть до 691 г. пустовало место патриарха Иерусалимского, освободившееся после кончины Софрония. На глазах христиан вновь оживала и обустраивалась Храмовая гора, осквернение которой было для них так важно. Многие, наверное, пытались сделать вид, что никаких мусульман в Иерусалиме нет: христианские паломники, такие как Аркульф, едва замечают их присутствие в Святом городе. Может быть, христиане подсознательно верили, что если игнорировать «сарацинов»[63], те каким-то образом перестанут существовать. В сущности, им не составляло особого труда обманывать себя, так как они по-прежнему составляли большинство населения города и даже мусульмане признавали, что здесь живут по преимуществу зимми. Почти все святыни христиан находились на Западном холме, и он остался целиком христианским. Завоеватели-мусульмане не селились в этой части города, хотя климат там был прохладнее и здоровее, чем в их собственных кварталах у подножья Харам аш-Шарифа[64] – Храмовой горы. Мусульманам, кроме того, запрещалось входить в сохранившиеся церкви на Масличной горе и в долине Кедрона; в особенности это касалось церквей Вознесения и Гробницы Девы Марии, которые увековечивали память о событиях, почитавшихся мусульманами. Христиане могли беспрепятственно строить и восстанавливать свои церкви, и в VII–VIII вв. церковное зодчество в Сирии и Палестине достигло небывалого расцвета. Были разрешены крестные ходы, и не существовало ограничений на церковные богослужения. Мусульмане собирались в больших количествах лишь на Харам аш-Шарифе, бывшей Храмовой горе, никогда не имевшей для христиан литургического значения.