В это время в командование над левым крылом русских войск вступил генерал Дохтуров. Он нашел 2-ю армию истекающую кровью, но готовую драться до конца. Приняв команду, Дохтуров объявил войскам: «За нами Москва, умирать всем, но ни шагу назад».

Неудача первой атаки Семеновской позиции заставила французов изменить тактику. Они решили усилить артиллерийскую подготовку и затем нанести удар, главным образом силами кавалерии. Даву и Ней выдвинули вперед орудия и начали обстреливать русские каре с дистанции в 600 метров. Огонь 200 орудий нанес серьезный урон русским гвардейцам. Вслед за этим в атаку на деревню Семеновское пошла французская пехота, а кавалерийский корпус Нансути атаковал гвардейцев. Несколько позднее начала атаку кавалерия Латур-Мобура. Но русские войска отразили ее. Тогда Ней снова обратился к Наполеону с просьбой дать подкрепления. Наполеон медлил. Лишь после вторичной просьбы Нея он отдал приказ дивизии Клапареда из Молодой гвардии двинуться к Семеновскому, но тут же отменил этот приказ. Его беспокоил ход событий в центре и на его левом фланге. Маршалам он ответил, что не может на таком расстоянии от Франции отдавать свою гвардию, что он «еще недостаточно ясно видит шахматную доску».

Трижды кавалерия Мюрата атаковала русских гвардейцев, но тщетно. Гвардия проявила редкую неустрашимость и железную стойкость. Кавалерийский корпус Нансути был совершенно истощен и обескровлен. Корпусу Латур-Мобура удалось перейти речку Семеновку и атаковать русскую пехоту с севера. Дивизия Лоржа из этого корпуса отбросила пехоту 2-й гренадерской дивизии к востоку от деревни Семеновское и вышла в тыл гвардейских полков, но здесь попала под удар драгун 4-го корпуса Сиверса, кирасир и ахтырских гусар. Понеся крупные потери, дивизия Лоржа в беспорядке отступила.

Крупным успехом французов на данном участке фронта было взятие дивизией Фриана деревни Семеновское.

Бородинская битва

Собственно, французам удалось овладеть только шанцами, так как сама деревня осталась в руках русских гренадер. Но большие потери вынудили Дохтурова в целях сокращения фронта отойти на новую позицию и оставить деревню. Не имевшие сил для развития успеха Даву и Ней ограничились в дальнейшем артиллерийской дуэлью. Цвет французской конницы лег костьми у Семеновского оврага.

Теперь центр тяжести битвы сосредоточился в центре.

Около 14 часов французы в третий раз атаковали батарею Раевского силами корпуса Богарне и кавалерии. Заняв утром Бородино, а затем Семеновские флеши, они получили возможность вести перекрестный огонь по Курганной высоте. Этот страшный огневой приступ буквально косил русские войска. Ядра рыли землю, сметая людей, лошадей, орудия. Разрывные гранаты выбивали по десятку человек каждая. Никогда до этого дня русские солдаты и командный состав не проявляли такого полнейшего пренебрежения к смерти. Барклай-де-Толли поехал вперед, к месту, где страшнее всего был огонь, и остановился там. «Он удивить меня хочет!» — крикнул Милорадович солдатам, перегнал Барклая-де-Толли еще далее по направлению к французским батареям, остановился именно там, где скрещивался огонь, слез с лошади и, сев на землю, объявил, что здесь он будет завтракать. Солдаты бросались в бой, часто не ожидая приказов. Русская артиллерия также вела по противнику убийственный огонь.

Богарне решил, что настало время нанести последний решающий удар. В атаку пошли три пехотные и три кавалерийские дивизии. Пехота Брусье, Морана и Жерара штурмовала батарею с фронта, кавалерия Коленкура, Лоржа и Ранецкого обходили ее с правого фланга, а с левого наступала дивизия Шастеля. Преодолев огонь русской артиллерии, французские пехотинцы подошли к батарее и завязали рукопашный бой. Защитники штыками опрокинули атакующих в ров, но на смену им приходили новые и новые части. Во время этого страшного побоища в плен не брали ни с той, ни с другой стороны. Французы потеряли Мобрена и Коленкура, но уже не считались ни с какими потерями. «Неприятельская пехота взбиралась на вал со всех сторон; ее опрокидывали штыками в ров, наполнившийся трупами убитых; свежие колонны заступали место и с новой яростью лезли умирать; наши встречали их с равным ожесточением и сами падали вместе с врагом», — рассказывал Михайловский-Данилевский, бывший адъютантом Кутузова в течение всего боя. Однако силы противника в четыре раза превосходили силы 24-й пехотной дивизии генерала Лихачева, оборонявшей батарею. Русские геройски отражали все атаки, но их подавила численность атакующих. Перебиты были почти все солдаты. Сам Лихачев весь в крови от нескольких тяжелых ран упал на землю, теряя сознание; он был поднят и только потому не прикончен французским кирасиром, что признан по мундиру за генерала. Его, израненного, понесли перевязывать, а затем представили Наполеону, который тот час же вернул ему шпагу. В начале четвертого часа батарея была захвачена французами.

Русские, сохраняя порядок, отошли на 800 метров за Горецкий овраг. Французы сделали попытку преследовать их кавалерией, но были отражены контратакой войск 2-го и 3-го кавалерийских корпусов. Войска центра и левого фланга русских устроились на второй позиции и были готовы продолжать борьбу.

Узнав о взятии батареи Раевского, Понятовский снова повел свой корпус в наступление и снова был отброшен. Но положение Утицкого отряда осложнилось, так как после отхода левого фланга к Семеновскому оврагу образовался большой разрыв в расположении войск. Опасаясь обхода с севера корпусом Жюно и удара с фронта корпусом Понятовского, генерал Багговут приказал оставить Утицкую позицию и отойти к Семеновскому оврагу.

К концу дня русские прочно занимали позицию от Горок до старой Смоленской дороги, отойдя в общем на 1— 1,5 километра от главной позиции. Но они не уходили с поля битвы, и их артиллерия не умолкала, а скорее, наоборот, усилила свой огонь. Русские ядра уже начали падать вблизи императора. Наполеон тогда приказал выдвинуть ближе к русскому огню несколько новых батарей гвардейской артиллерии. Но прошло немного времени, и русские ядра снова стали пролетать над императором и его свитой. Некоторые ядра на излете подкатывались к ногам Наполеона. «Он их тихо отталкивал, как будто отбрасывал камень, который мешает во время прогулки», — говорил дворцовый префект де Боссэ, бывший в эти дни в свите. Угрюмое настроение и плохо скрываемое беспокойство императора не проходили, и ни гибель Багратиона, ни взятие Семеновских флешей, ни победа над редутом Раевского не улучшали его настроения. В течение всего сражения Наполеон не садился на лошадь. Он шел пешком со свитой офицеров и не переставал следить за движением на поле битвы. Адъютанты беспрестанно получали от него приказания и отъезжали прочь. Позади императора стояли гвардия и несколько резервных дивизий.

Очевидцы никогда не могли забыть бородинских ужасов. «Трудно себе представить ожесточение обеих сторон... — свидетельствует история лейб-гвардии Московского полка. — Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцепились друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью. Многие батальоны так перемешались между собой, что в общей свалке нельзя было различить неприятеля от своих. Изувеченные лошади и люди лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил падали, но не на землю, а на трупы павших раньше. Чугун и железо отказывались служить мщению людей; раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем. Более нежели из тысячи пушек с обеих сторон сверкало пламя и гремел оглушительный гром, от которого дрожала земля на несколько верст. Батареи и укрепления переходили из рук в руки. Ужасное зрелище представляло тогда поле битвы. Над левым крылом нашей армии висело густое черное облако дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавой пеленой...»