Бесси и, побледнев, почти упала на ближайший стул, но уже в следующий миг вскочила, вырвала из рук почтальона злополучное письмо и вытолкала его из дому с напутствием: – Уходите, пока тетушка не спустилась.

А сама что было силы, помчалась в поле, чтобы разыскать Найтена, а разыскав, задыхаясь, выпалила:

– Дядя! Что это? О, говорите скорее! Он умер?

Руки старика задрожали, глаза наполнились слезами.

– Посмотри сама и скажи, что там.

– Это ваше письмо Бенджамину. А на нем слова: «По данному адресу не проживает». Поэтому они отправили письмо обратно тому, кто его написал. То есть вам, дядя. Ах, до чего же я испугалась этого гадкого штампа!

Найтен взял письмо и принялся крутить в руках, пытаясь понять то, о чем сообразительная Бесси догадалась с первого взгляда, но он пришел к иному выводу и горько произнес:

– Он умер! Мальчик умер, так и не узнав, как я пожалел о своих грубых словах. Ах, мой сын! Мой сын!

Старик сел на землю там, где стоял, и закрыл лицо натруженными ладонями. Возвращенное письмо содержало ласковое обращение к сыну с подробным объяснением причин, не позволивших прислать деньги. И вот Бенджамин умер. Конечно, старик мгновенно решил, что сын скончался от голода в диком, чужом, враждебном городе. Все, что он смог сказать в первую минуту, это слова раскаяния:

– Мое сердце, Бесси, разбито!

Одну руку он прижал к груди, а второй прикрыл глаза, словно больше не желая видеть дневной свет. Бесси тут же опустилась рядом, обняла, принялась целовать и утешать.

– Все не так плохо, дядюшка! Он не умер. Письмо об этом не говорит, не думайте о худшем. Просто переехал на другую квартиру, а ленивые почтальоны не знают, где его искать, вот и отослали письмо обратно вместо того, чтобы обойти дом за домом, как сделал бы Марк Бенсон. Я не раз слышала, что на юге живут бездельники. Нет, он не умер, а просто переехал, и скоро сообщит нам свой новый адрес. Может быть, тот адвокат его обманул, и пришлось искать место подешевле, чтобы сэкономить, вот и все, дядя. Не огорчайтесь так, ведь нигде не сказано, что Бенджамин умер.

К этому времени Бесси уже плакала от волнения, хотя твердо верила в свою версию и с облегчением читала злополучное письмо. Вскоре она принялась уговаривать дядюшку встать с сырой травы и даже попыталась его поднять. Наконец ей это удалось, и, с трудом сделав шаг, Найтен пробормотал:

– Весь дрожу.

Бесси заставила его двигаться, чтобы согреться, а сама продолжила снова и снова повторять свои объяснения, всякий раз начиная одними и теми же словами: «Нет, он не умер, а просто переехал…» И далее следовала очередная версия.

Найтен качал головой и старался поверить, однако в глубине души не сомневался в своей правоте. Вернувшись домой вместе с Бесси (племянница не позволила продолжить работу), хозяин выглядел таким больным, что жена решила, будто он простудился, да и сам он с радостью лег в постель, потому что горе лишило его сил. Ни Найтен, ни Бесси больше ни разу не упомянули о письме даже в разговорах друг с другом, а она нашла способ укоротить язык Марку Бенсону, представив тому собственный розовый вариант событий.

Через неделю Найтен встал с постели, и внешне, и физически постарев на десять лет. Жена бранила его за то, что, наверное, сел отдыхать на мокрую траву, но к этому времени и сама уже начала переживать из-за затянувшегося молчания Бенджамина. Писать она не умела, но не раз заставляла мужа отправить мальчику письмо и узнать, как тот живет. Некоторое время Найтен отмалчивался, а потом наконец пообещал написать в следующее воскресенье. Воскресенье всегда было для него днем написания писем, а в ближайшее он к тому же впервые после болезни собрался в церковь. В субботу, вопреки уговорам жены и племянницы, он решил ехать на базар, заявив, что перемена обстановки пойдет только на пользу, но вернулся усталым и немного отстраненным. Вечером, как обычно отправившись в коровник, он позвал Бесси с собой, чтобы подержать фонарь, пока он осмотрит больное животное, а когда они отошли от дома, достал из кармана маленький сверток и попросил:

– Пришей это на мою воскресную шляпу, хорошо? Может, станет немного легче, потому что я точно знаю, что мальчик умер, хотя не говорю об этом, чтобы не огорчать вас со старухой.

– Хорошо, дядя, пришью, если… но он не умер, – рыдая, пообещала Бесси.

– Знаю, знаю, девочка. Не хочу, чтобы другие разделяли мое мнение, но из уважения к сыну все-таки надену лоскуток крепа. Конечно, хорошо было бы заказать черный сюртук, но бедняжка, хоть и плохо видит, все равно поймет, что это не мой обычный воскресный костюм, а кусочек крепа, даст Бог, не заметит. Только пришей аккуратно и ловко, как ты умеешь.

Итак, в церковь Найтен отправился с креповой лентой на шляпе – такой узкой, какой Бесси сумела ее сделать. Противоречивость человеческой натуры настолько очевидна, что, не желая, чтобы жена узнала о его убежденности в смерти сына, старик почти обиделся, что никто их соседей не заметил символ траура и не спросил, к кому он относится.

Прошло еще немало времени, но никаких известий ни от самого Бенджамина, ни о нем не было, и семейство настолько взволновалось и забеспокоилось, что Найтен перестал скрывать свои подозрения, но бедная Эстер всей душой и всем сердцем отвергала печальную мысль. Она не могла и не хотела верить – ничто на свете не заставило бы ее поверить, – что единственный сын Бенджамин умер, не простившись с матерью и не сказав последних слов любви. Никакие доводы не могли ее переубедить. Она не сомневалась, что даже если бы все естественные способы коммуникации нарушились, а смерть наступила мгновенно и неожиданно, материнское сердце все равно сразу почувствовало бы правду. Время от времени Найтен радовался надежде жены, хотя нередко ждал сочувствия в своем горе и печальном недоумении, что и как они сделали неправильно в воспитании сына, отчего тот принес родителям столько переживаний. Бесси же искренне разделяла убеждение и тети, и дяди, а потому по очереди соглашалась с каждым, но за эти несколько месяцев утратила юношеское очарование и задолго до назначенного природой срока превратилась в женщину средних лет. Теперь она очень редко улыбалась и никогда не пела.

Удар настолько болезненно сказался на состоянии здоровья и энергии обитателей Наб-Энда, что потребовались разнообразные изменения и приспособления. Найтен больше не мог, как прежде, распоряжаться