ты ещё на что-нибудь и сгодишься.

Кеша захныкал, свернувшись на песке в позе эмбриона.

— Пожалуйста, забери меня… забери…

Песок под ним завибрировал, зашуршал. Кеша начал погружаться в него, как в болотную трясину.

— Может, ты ещё на что-нибудь и сгодишься, — повторил Хесс. — Не пытайся подняться, лежи смирно, Иннокентий.

Это наставление было лишним, ведь у Кеши отсутствовали силы даже на то, чтобы голову приподнять. Он продолжал погружаться в песок. Тяжёлый мрак стиснул его со всех сторон. Через некоторое время Кеша осознал, что может свободно дышать. И боль проходила. А потом он ощутил движение — какая-то сила волокла его под толщей песка неизвестно куда. Это движение было лёгким, не причиняющим дискомфорта. Он словно бы плыл в маленькой подводной лодке в спокойном море. На Кешу накатила приятная истома. Прежде, чем погрузиться в глубокий сон, он мысленно поблагодарил Хесса и сказал сам себе: «Я ещё сгожусь. Я — не ничтожество!»

Глава двадцать шестая

Виталий мужественно терпел, когда Марина промывала и не слишком умело перевязывала рану на его ноге. Капелька в это время рассказывала Борису о том, что случилось. Закончив, она добавила:

— Я только поначалу испугалась, а потом разозлилась и больше не боялась.

Однако, теперь её охватил мандраж. Она сжала ладони в кулачки, чтобы унять дрожь.

Борис сидел в кресле, сгорбившись, словно вся тяжесть этого дурного мира навалилась на его плечи. В голове пульсировала боль, перед глазами стояла красная пелена.

— Мы всё могли предвидеть, — процедил он сквозь зубы, — но, чёрт возьми, только не предательство. Попадись мне этот урод, придушу.

Марина подошла к нему с влажной тряпкой, комком ваты и пузырьком с перекисью водорода и принялась обрабатывать рану на его макушке.

Виталий неудачно повернулся на софе, поморщился, коснувшись перевязанной ноги. Через какое-то время немного расслабился и произнёс:

— Когда Кеша говорил, что они с бледным человеком друзья, причём уже много лет, я подумал, что он бредит. Думал, он спятил, как Гена. Но, эти монстры за периметром… они ведь его не тронули. На Капельку сразу же попытались накинуться, а этого ублюдка пропустили на свою территорию, словно он был для них свой. Подозреваю, Кеша каким-то образом приложил руку к тому, что с нами случилось.

— Мне всегда казалось, он и мухи не обидит, — пробормотала Марина, смачивая вату перекисью водорода. Её руки дрожали. — Эдакий деревенский увалень.

Виталий вздохнул.

— Чужая душа — потёмки.

— А мне Кеша никогда не нравился, — призналась Капелька, кутаясь на диване в покрывало. — Он на крысюка из мультика про Щелкунчика похож. И печенье своё овсяное грыз, как крысюк. Фу!

Снаружи доносился гул. Там над пустыней гуляли песчаные смерчи — воплощение ненависти Хесса. Сумеречные люди бродили, как потерянные. Они натыкались друг на друга, падали, дёргались, словно марионетки под управлением пьяного кукловода.

Борис откинулся на спинку кресла. Подумал, что это просто какое-то чудо, что всё обошлось. Да, Виталий ранен, Марина с Капелькой испытали сильнейший шок, он сам получил удар по голове, но главное, все живы! Бледный человек и Кеша облажались, не рассчитали, мрази, что одна отважная женщина бросится в бой, спасая своего ребёнка. Не так уж и умён этот Хесс, плохо в людях разбирается. А может, он в отчаянии и потому действует безрассудно? Даёт ли такой вывод хоть какую-то надежду? С некоторым натягом Борис всё же ответил на этот вопрос «да».

— А что если Кеша вернётся? — тихо спросила Марина.

— Вряд ли, — возразил Виталий. У него поднимался жар, глаза лихорадочно блестели. — Он сейчас, должно быть, ползает по песку, корчась от боли.

Марину передёрнуло. Она подошла к дивану, села рядом с дочкой.

— Ох… Никогда не думала, что я на такое способна. Когда шла к Кеше, совсем ничего не соображала. Хотя нет, одна мысль всё же была… «Прикончить его». В меня будто демон вселился какой-то. Не помню, как головёшку схватила, как… — она запнулась и не стала договаривать. Лишь обняла Капельку, ища у неё спасение от жуткого образа вопящего, лишённого глаза предателя.

— У нас теперь есть пистолет, — напомнил Борис. Он уже проверил обойму, в ней оставалось ещё два патрона. — Если этот говнюк сделает такую глупость и вернётся, я лично пристрелю его. Рука не дрогнет.

Ему вспомнился умирающий Гена. Бледный человек устами ложной Зои тогда сказал: «Ты будешь жалеть об этом, Борис… Сейчас тобой движет злость, но когда злость пройдёт, ты осознаешь, что поступил неправильно. Осознаешь, что теперь твои руки в крови…» Сейчас Борис рассудил, что тот ошибался. Никаких угрызений совести. Ни малейших. Более того, образ истекающего кровью Гены вызывал злорадство. А теперь и Кешу хотелось прикончить — жестоко, чтобы мучился.

«Я теперь не тот, что раньше, — сказал себе Борис. — Во мне поселился монстр!»

Эта мысль не покоробила его. Как ни странно, она была даже приятна. На некоторые вещи, порой, просто необходимо глядеть суровым взглядом монстра, не то сломаешься, раскиснешь под гнётом моральных дилемм.

Жар у Виталия усиливался. Борис дал ему пару таблеток парацетамола, пытаясь сообразить, каким образом помочь приятелю, если его состояние продолжит ухудшаться. Ничего путного на ум не приходило. Оставалось лишь надеяться, что у Марины на этот счёт есть хоть какие-то соображения.

Остаток ночи все пребывали в напряжении, ожидая, что в любую минуту может случиться ещё какая-нибудь трагедия. Утром гудящие звуки снаружи стихли, и Борис решился выглянуть в окно.

Песок возле периметра подрагивал и как бы накатывал на невидимую преграду, пытаясь пробить себе путь к зелёному дому. Борис глядел на это, затаив дыхание. Ему показалось, что песок сдвинулся, но нет, тот всего лишь всколыхнулся, как волна и отхлынул, а потом успокоился. Предположение Виталия оказалось верным. Этой ночью никто не погиб и не превратился в одного из сумеречных людей — похоже, даже Кеша — и потому безопасная зона оказалась нетронутой.

На песке снова появились слова, но буквы на этот раз были очень большие, и у Бориса создалось впечатление, что их прочертили со злостью:

«Чего вы ждёте, глупцы? Идите и убейте!»

Линии были глубокие, резкие. Указывающие в сторону светила стрелки тянулись вдаль на большое расстояние.

Борис уже собирался сообщить остальным хорошую новость, что пустыня не сдвинулась ни на сантиметр, но тут услышал встревоженный голос Капельки:

— Мама! Посмотри, что это?

Он раздвинул занавески и подошёл к девочке. Марина с каким-то хмурым недоверием вглядывалась в лодыжку дочери. Виталий протёр ладонями воспалённые глаза, спросил:

— Что случилось?

Борис обомлел, по его спине пробежал холодок. Ему