Я проснулась от странного звука. Это был шелест бумаги, сопровождаемый ритмичным поскрипыванием пера. Медленно приподняв веки, которые казались тяжелыми и припухшими, я увидела Джексона, сидящего на полу передо мной, со скрещенными ногами. Я же лежала на диване.

Он склонился над блокнотом и делал карандашом какие-то наброски. Темные волосы падали ему на лицо через плечо. Его лицо было таким расслабленным, что твердые черты казались почти мягкими. Его изогнутая верхняя губа недовольно скривилась, когда он что-то поправлял на своем чертеже.

Я все еще была ошарашена всем произошедшим и просто произнесла что-то, не задумываясь.

– Что ты там рисуешь?

Джексон поднял голову. На его лице появилось задумчивое выражение, которое делало его еще более расслабленным, чем обычно.

Он взглянул на меня, и по его губам скользнула едва заметная улыбка.

– Тебя, – признался он.

Я слишком устала, чтобы ссориться.

– Это все неправильно и как-то странно, – сообщила я ему, зевая.

Он пожал широкими плечами.

– Мне было скучно, и рисовать тебя, пускающую слюни, показалось мне все же более интересным, чем смотреть на то, как кот лижет себе задницу.

– Я не пускаю слюни. – Я огляделась. – А где Карс?

– Он хотел, чтобы его выпустили. Наверное, решил еще что-то натворить.

– Ты с ним разговаривал? – Я рывком уселась.

Уголки рта Джексона дернулись.

– Нет, просто он долго царапался в дверь и бросал на меня раздраженные взгляды, пока я его не выпустил.

– Ох, понимаю.

Его улыбка стала шире.

– Кстати, ты разговариваешь во сне.

– Что? Я не делаю этого, – запротестовала я и, наконец, сумела сесть. Мои волосы, наверное, выглядели как растрепанное птичье гнездо, а во рту ощущался неприятный привкус. Когда я в последний раз чистила зубы?

– Нет, ты это делаешь и рассказываешь при этом очень интересные вещи. Кто такой этот Питер? – буркнул он, явно наслаждаясь возникшей в моих глазах паникой.

– Кто-то вроде моего бывшего парня, – призналась я.

Джексон наклонил голову.

– Почему только «кто-то вроде»? И почему бывший?

– Какое тебе дело до этого?

– Мне интересно.

– Почему?

– Просто так. Он ведь тот парень, с которым я видел тебя тогда на вечеринке, не так ли? Винс знает о нем? – продолжал он.

– Никаких комментариев, – заворчала я.

– Почему нет? Ты тоже можешь спросить меня о каких-то вещах, если хочешь.

Я глянула на него, поддразнивая.

– Ах, так вы не будете возражать, если я начну расспрашивать вас о бывших подружках, ваше злобное величество?

В его глазах промелькнуло странное выражение.

– Не то чтобы там есть о чем рассказывать, маленький Раб.

– Они все сбежали от тебя?

Я узнала выражение в его глазах – это было одиночество. Горло внезапно перехватило. С каких это пор Джексон стал позволять мне так глубоко заглядывать за свою маску? Или он всегда так делал, и я впервые внимательно присмотрелась?

– Было бы несправедливо любить девушку и заставлять ее любить меня, – тихо сказал он. – Если бы это была обычная девушка, я никогда бы не смог по-настоящему быть тем, кто я есть. У меня всегда были бы от нее секреты, и была бы велика вероятность того, что она вернется в школу после этого лета, а я исчезну безо всяких слов и так и останусь исчезнувшим навсегда. Это несправедливо. А для девушек из игры я – Король, а не их друг. Но даже если бы я это допустил, меня, вероятно, мучило бы опасение потерять ее в этой игре. Это стало бы моим слабым местом. А я имею право быть каким угодно, только не слабым.

– Любовь – не слабость, – сказала я твердо.

Его улыбка выглядела самой благородной, какую я когда-либо у него видела. И одновременно самой печальной.

– Нет, это слабость. – Он отложил блокнот и встал. Я наблюдала, как он подошел к одной из полок и просмотрел консервы. – Хочешь что-нибудь съесть, прежде чем мы уйдем?

– С удовольствием, – зевнула я и уселась поудобнее.

Джексон взял с полки две банки консервов, канистру воды, и подошел ко мне.

– Спасибо, – сказал он вдруг, и я удивленно подняла глаза.

– За что?

– За то, что ты здесь, – просто ответил он.

Мы съели этот завтрак молча, поочередно морщась от отвращения.

– Когда мы окажемся в Беррингтоне, я заставлю Изольду испечь мне торт, – буркнул Джексон.

– Два торта, – согласилась я, и было что-то тревожное в том, насколько мы в тот момент оказались единодушны.

– Почему ты начал рисовать? – спросила я, глядя на него.

Джексон застыл.

– Почему? Разве не всем нужно какое-нибудь увлечение?

– Да, но… нет. Без понятия. Я просто пытаюсь узнать тебя, – сказала я, чувствуя, как краснею.

Джексон посмотрел в сторону.

– Мой отец – художник.

– Твой отец? Он каджун?

Джексон улыбнулся, но улыбка не выглядела счастливой.

– Да. Он… он чужак. Не хотел иметь ничего общего со всем этим, и моя мать отпустила его. У меня с ним не так много контактов, но он рисует мне открытки. Всегда маленькие рассказы о том, где он сейчас или что испытал, и я пытаюсь делать то же самое. Рисую ему вырезки из моей жизни. Торт Изольды, чокнутую шапку Хока, дурацкую прическу Бастиона… озеро. Такие вещи. Несущественные. Это успокаивает меня. Чувствуешь себя нормальным. – Он криво усмехнулся. – Смешно, да?

– Нет, – пробормотала я. – Это делает тебя очень человечным.

Мы замолчали. По очереди выпили из канистры с водой, пока я не почувствовала, что снова почти ожила.

– Ты поела? – спросил Джексон, кивая на остатки моей еды. Я утвердительно махнула головой и протянула их ему.