Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты ничего не знаешь, Хиндемит. Пока все идет, как надо. Скоро ты сам убедишься в этом, — произнес он, поразмыслив.
23
Каменщик Мартин Грегор сидел в кабинете Ентца и скучал. Сначала он попробовал заговорить с секретаршей Ентца Эрной Эмрих, но разговора не получилось, поскольку они не нашли общей темы.
— Товарищ Ентц зря пустил вас в свой кабинет. Откуда он знает, как вы тут себя вести будете? — недовольным тоном сказала Эрна. — А то начнете тут молиться, как ваша жена, вместо того чтобы помогать мне.
— Я никогда не молюсь.
— Докажи.
— Доказать мне нечем, но я не молюсь. Может, молиться и неплохо, когда знаешь умные молитвы.
— Подсказать тебе одну?
— Представляю, что это за молитва!
Мартин взял со стола пачку листовок, которые так и лежали нетронутыми с тех пор, как их принес Хан. Мартин вытащил первую попавшуюся листовку и начал читать. Прочитав, пробормотал:
— До меня здесь никому нет никакого дела. Тогда зачем я тут сижу? Если мне не прикажут мостить улицу, я почувствую себя скверно.
— Тогда мости улицу листовками! — воскликнула Эрна. — Иди на улицу и каждому встречному-поперечному всовывай в руки по листовке. Тогда, по крайней мере, нам не нужно будет их расклеивать…
— А чем вы их можете расклеивать, если нигде нет ни капли клея?
— Хайнике будет выступать с речью на рыночной площади. Кто-то должен это сделать, так пусть люди знают, что́ именно мы хотим!
Сначала Грегор прошелся по зданию ратуши и раздал листовки вооруженным антифашистам, которые находились здесь в ожидании очередного приказа. Затем, взяв большую кипу листовок, он пошел на улицу. Очень скоро ему стало ясно, что он захватил с собой слишком мало листовок, так как желающих получить их было много.
— Читайте вместе — да разберитесь, что к чему! — говорил он каждому.
По пути к рыночной площади он наталкивался на людей, собравшихся группами. Все живо обсуждали текст листовки, и не чувствовалось, чтобы им что-нибудь было непонятно. Интересовались они и тем, что им скажет Георг Хайнике, которого некоторые из них уже считали чуть ли не умершим.
Скоро людей на улице стало столько, что тротуары оказались тесными для них.
Несколько человек из отряда Раубольда сооружали возле фонтана нечто похожее на трибуну.
Один из них зашел в ближайший дом и попросил у хозяев на время стол для оратора.
— А что, ваш оратор без стола и говорить не может?!
— Он-то может, но мы хотим поставить его на стол, чтобы всем его видно было.
Через несколько минут они принесли на площадь пять столов: четыре сдвинули вместе, а пятый поставили на них. Один из мужчин влез на эту импровизированную трибуну. Площадь с нее была видна как на ладони, только само сооружение оказалось недостаточно устойчивым. Пришлось поддерживать столы руками.
Через полчаса всю площадь заполонили толпы людей. Любопытные высовывались из окон. Над площадью стоял неясный гул людских голосов.
Последнюю листовку Грегор сунул себе в карман. Он остановился, размышляя, чем заняться еще. Мимо прошли какие-то люди и толкнули его, но он даже не заметил этого. Вдруг его словно осенило что-то, и он быстрыми шагами направился к себе домой.
Жена Грегора сидела на кухне и вязала теплые носки. Напротив пристроилась Элизабет Шернер, глядя на быстро мелькающие спицы в руках вязавшей.
Грегор остановился, не понимая, почему женщины сидят здесь, когда все люди там, на улицах и площади.
— Все люди на площади, будут слушать Хайнике, а ты сидишь тут в четырех стенах и ковыряешь своими спицами!
— Я молюсь за тебя, дорогой!
— Вот, читай! — почти приказал он.
Жена Грегора отложила вязанье в сторону и взяла в руки листовку, которую ей подал муж. Прежде чем начать читать, она тщательно разгладила листовку, так как не могла терпеть беспорядка даже в мелочах.
— Читай вслух!
Женщина сбивчиво начала читать, сначала довольно тихо, сопровождая чтение легким покачиванием головы. Чем дальше она читала, тем больше интересовал ее текст.
— «Жители Вальденберга! Миф о создании несокрушимого рейха, о котором так долго и часто кричала нацистская пропаганда, рухнул как карточный домик. То, о чем догадывался каждый здравомыслящий человек, свершилось: гитлеровская система рухнула, оставив после себя хаос и нищету, каких люди еще никогда не видели. Миллионы убитых, несчетное количество раненых, которые навечно обречены на инвалидность, вдовы и дети, которым никогда не суждено увидеть своих отцов. Родители, единственная забота которых заключалась в том, чтобы создать для своих детей нормальную жизнь, оказались, по сути дела, обворованными в своих лучших помыслах и надеждах. А сколько невест осталось без женихов! Миллионы бездомных бродят сейчас по свету, не зная, что ждет их завтра. Сколько городов и сел разрушено войной! Сколько заводов и фабрик лежит в руинах! И вся эта страшная картина дополняется полностью парализованным транспортом и общей хозяйственной разрухой.
Мужчины и женщины Вальденберга, все это явилось результатом двенадцатилетнего господства нацистов, которые правили народом, прибегая ко лжи, обману, террору и насилию. И горе было тому, кто осмеливался протестовать против этого страшного режима: их ждали смерть, мучения, тюрьмы и концлагеря. Под властью нацизма весь немецкий народ превратился в послушное орудие гитлеризма.
А что мы имеем сейчас? Все наши иллюзии разрушены. Сегодня все выражают свою ненависть нацистам и всему гитлеровскому режиму. Мужчины и женщины Вальденберга! Мы с вами обязаны спасти то, что еще можно спасти!
Несколько дней назад антифашистские органы власти в городе взяли вашу судьбу под свою защиту! Во главе антифашистского движения стоят самые лучшие люди нашего города.
Граждане, поддерживайте любые начинания антифашистских властей!» — Прочитав, она подняла глаза на Грегора. — Боже, что ты надумал? — спросила она. — Ничего безбожного я не одобряю!
Но Грегор уже выбежал на улицу. Жена, сама того не зная, вдохновила его на действие, так как она читала значительно лучше, чем ее муж, которому это искусство давалось с большим трудом.
24
Хайнике проснулся в своем кресле в удобной позе. В комнате стояла тишина. Георг подумал, что Раубольд, возможно, сам заедет за ним или, в крайнем случае, пришлет кого-нибудь из товарищей. «Не идти же самому на площадь», — подумал он,
