к священным текстам и выполнял работу, необходимую для их интерпретации и анализа их традиционного языка. Его крестный отец Эгидио да Витербо изучал иврит и арамейский с Элией Левитой не только для того, чтобы использовать еврейскую каббалу для толкования Библии, но и для того, чтобы читать Ветхий Завет в том варианте, который тогда считался самым древним: масоретский текст с его основными комментариями (VI–X века), относящимися к огласовкам, вызывающим дискуссии словам и разночтениям, а также к «правке переписчиков». Йуханна ал-Асад мог узнать от обоих ученых мужей, как сильно разошлись с исходным источником рукописи еврейских священных текстов с тех пор, как в древности прозвучало утверждение, что ни к одному слову из написанного Моисеем никто никогда не притронулся. Даже ученые масореты в Тиверии раскололись на две фракции, и, как жаловался Левита, переписчики исказили смысл их комментариев, нарядно разукрашивая рукописи в ущерб точности копирования. (Собственное издание «Массорет ха-Массорет» Левиты и предназначалось для разрешения таких проблем[657].)

Возможно, что и Эгидио рассказывал своему крестнику о недавних попытках пересмотреть текст Нового Завета в латинском переводе святого Иеронима. В 1509 году Эгидио встречался в Риме с Эразмом — через несколько лет после того, как голландский гуманист призвал к этому шагу: святой Иероним улучшил переводы предшественников, но теперь и его Вульгата нуждалась в такой же переработке. В 1516 году Эразм опубликовал издание Нового Завета на греческом языке вместе со своим собственным латинским переводом. Это до основания потрясло научный мир: показалось, что новый латинский текст искажает важные догматы, вероучение. Как посмел он прикоснуться к Вульгате, так давно почитаемой и одобряемой церковью? Тем временем в Испании при поддержке кардинала Хименеса де Сиснероса уже готовилось многоязычное издание Библии, включая Новый Завет на греческом языке. Даже если Эгидио не был согласен с переводом Эразма, все это брожение, вероятно, послужило источником его обнадеживающего замечания в 1518 году о том, что текстологическая критика Библии стала одним из великих знамений времени[658].

Пересмотр Вульгаты, которая сама по себе является простым переводом, не мог оказать на Йуханну ал-Асада такого же волнующего воздействия, как пересмотр Корана: Бог не открывал апостолам Новый Завет на латыни. Тем не менее в 1525 году он сам участвовал в исправлении перевода Корана с его священного арабского языка на латынь. Это был кульминационный момент в поисках Йуханной ал-Асадом религиозных эквивалентов в самой гуще различий, а также повод для него взглянуть на Коран глазами иностранца — одновременно изнутри и со стороны, находясь и вблизи, и вдали от обоих своих религиозных миров.

Напомним, что во время пребывания в Испании в 1518 году в качестве папского легата Эгидио да Витербо заказал копию Корана у Иоаннеса Габриэля из города Теруэль в королевстве Арагон. Этот никому не известный человек, чье имя необычно для старых христианских семей в его местах, по-видимому, был обращенным в христианство мусульманином, поскольку в 1504 году мы находим среди недавно крещенных в Теруэле имя «Иоаннеса Габриэля», ранее известного как «Али Алейзар» (ал-Азар)[659]. Иоаннес Габриэль переписал Коран для кардинала магрибинским почерком, транскрибировал латиницей, перевел на латынь и снабдил комментариями — все это в параллельных колонках, что являлось тогда нововведением в европейских переводах Корана[660]. Как опытный гуманист, Эгидио, должно быть, настоял на этом способе, который был использован двумя годами ранее в подготовленном Джустиниани параллельном издании Псалмов на латинском, греческом, иврите, арамейском и арабском языках. А иначе о каком сравнении может идти речь?

Йуханна ал-Асад только что участвовал в составлении арабско-еврейско-латинского словаря, и когда кардинал предложил ему проверить перевод Корана, он был подготовлен к этой работе. Средневековые христианские переводчики Корана уже демонстрировали знание тафсира, мусульманских комментариев[661], а если Иоаннес Габриэль был крещеным мусульманином, то и он наверняка знал их с юных лет. Как бы то ни было, Йуханна ал-Асад утверждал, что обладает более глубокими знаниями, чем он. Закончив свою работу, он с гордостью говорил о том, как «с Божьей помощью» разъяснил «непонятные места» в переводе Корана, по-другому переведя отдельные слова или объяснив значение того или иного стиха. Он посоветовал кардиналу «удалить примечания на полях, которые из‐за невежества первого переводчика не согласуются с текстом»[662].

Йуханну ал-Асада, возможно, также позабавили арабские цифры, которыми Иоаннес Габриэль пометил для кардинала латинские стихи — это новшество недавно появилось в европейских переводах Корана. (К библейским стихам оно не применялось до публикации в 1551–1552 годах протестантского Нового Завета на греческом и французском языках.) В арабском тексте Корана айаты и суры разделялись для удобства чтения цветными розетками, кружками или другими знаками, но любой факих, вы­учивший Коран наизусть в детстве, и без номеров знал, где какие айаты в каждой суре (главе Корана)[663].

Итак, Йуханна ал-Асад принялся вписывать слова между строк, стремясь как можно лучше выразить смысл на языке, которым еще не владел в совершенстве. Иногда он перефразировал или дополнял текст перевода. В первой суре (1: 2), над переводом Иоаннеса Габриэля «Хвала Аллаху, Господу всего сущего», Йуханна ал-Асад приписал: «Хвала Аллаху, Господу миров, то есть ангелов, людей и животных». Иногда он вносил исправления: перевод Иоаннеса Габриэля «Веди нас по дороге благословенных» в первой суре он изменил (и правильно) на «по дороге прямой»[664].

Некоторые из этих комментариев и исправлений взяты из его любимых исламских глосс на этот стих. Так, в суре 2: 22, где у переводчика сказано, что Бог повелевает людям «не создавать врагов Аллаху», Йуханна ал-Асад вслед за уважаемым ал-Табари, уточняет: «Не придавайте же Аллаху равных», как делают многобожники. Подчеркивание центральной роли монотеизма — разъяснение того, что у Бога нет «помощников», — было одной из самых постоянных задач Йуханны ал-Асада при исправлении текста. Там, где Иоаннес Габриэль писал «богохульники» или «они богохульствуют», Йуханна ал-Асад исправлял это на более точное «идолопоклонники» или использовал глагол, предполагающий заблуждение — веру в то, что возле Бога есть другие боги, которые «общаются» с ним, «помогают» ему или что-то «разделяют» с ним[665].

Возможность показать себя у Йуханны ал-Асада появилась, когда дело дошло до Зу-л-Карнайна в суре «Пещера». Следуя более ранним латинским переводам Корана, Иоан­нес Габриэль начал стих так: «Они будут спрашивать тебя об Александре». Комментируя и исправляя это имя, Йуханна ал-Асад написал: «Сближающий два рога… что по-арабски означает „двурогий“». Затем он, кажется, говорит, что «совершенное безумие» присваивать этот титул Александру, как и полагать, будто Александр был сыном бога