стал скулить… просить, чтобы они его не убивали. Чуваки забрали наркоту, которую ему раньше продали. Потом парень со стволом ткнул им Суиту в яйца, так что тот взвыл и скрючился от боли. Ручаюсь, что об этом Деб Шеффер копам не доложила. И вряд ли она рассказала, что те парни подошли ко мне и спросили, могут ли они мне чем-то помочь. Вот тогда-то я и попросила их довезти меня до дома моих родителей. Они вечером собирались в город, на какую-то пьесу. Я быстро смекнула и решила оставить свой байк в парке, чтобы все поверили, что со мной там кто-то что-то сделал. Парни подождали снаружи, пока я поднялась наверх за деньгами — я откладывала все, что зарабатывала, присматривая за соседскими детьми. Я забрала денежки и свалила. Прихватила только свой школьный рюкзак — подумала, что, если возьму чемодан или что-нибудь из вещей, родители это сразу заметят. А где я храню свои деньги, они не знали. Я их держала под кроватью, в коробке из-под обуви. Потом я вышла на улицу и спросила этих парней, не могут ли они отвезти меня на вокзал в Стэмфорде. Я знала, что рискую, но они оказались клевыми ребятами. Стэмфорд, сама знаешь, большая станция, народу там всегда много, и мне не пришлось торчать, как чучелу, посреди пустой платформы, как было бы в Олд-Гринвиче. Я села в девять с чем-то на поезд до Центрального вокзала. А оказавшись в городе, сразу отправилась к Гретхен. Помнишь, я рассказывала тебе о Гретхен, а?

— Мне ты рассказывала только о том, что встречаешься в городе с женщиной старше себя и что я должна держать это в секрете.

— Но ты проболталась, судя по тому, до чего несчастную довели после того, как я пропала. Я читала о ней все, что было в газетах.

— Но я не знала ни ее имени, ни адреса… ничего вообще. Я рассказала полиции — когда ты не вернулась домой через сутки после того, как исчезла, — только то, что знала от тебя о твоей подруге. То есть практически ничего. Гретхен Форд, бедняжка, сама обратилась в полицию после того, как они нашли на берегу твой кошелек и вещи. И жизнь твоей подруги была разрушена из-за того, что она поступила правильно: сама позвонила в полицию и призналась, что в первую ночь после побега ты ночевала у нее. А тебе не приходит в голову прекратить весь этот ужас и положить конец мукам твоих родителей, просто позвонив и сообщив, что ты жива?

— Ты совсем ничего не понимаешь? Я же хотела, чтобы все считали меня мертвой. Для того-то и разыграла свое самоубийство на пляже в Фар Рокуэй.

— И это убило Гретхен. Ты знаешь, что она отравилась газом в машине через несколько месяцев после твоего исчезновения?

На это Карли лишь пожала плечами:

— Это ее выбор. Как ее выбором было выгнать меня после первой же ночи, отвезти на Центральный вокзал и посадить на поезд, идущий назад, в чертов этот поганый Олд-Гринвич. Реши она сама отвезти меня домой или позвонить и поговорить с моими родителями, позволь она мне перекантоваться у нее еще пару дней…

— Она запаниковала.

— Потому что до смерти перепугалась, что все узнают о ее связи с восемнадцатилетней любовницей. А ведь всего этого можно было бы избежать, в том числе и ее самоубийства.

Я поверить не могла тому, что слышала: меня поразило абсолютное нежелание Карли признать хоть какую-то ответственность за события, ставшие результатом ее бегства и инсценировки самоубийства в водах Атлантики.

— Короче, когда Гретхен посадила меня на поезд, идущий обратно в Коннектикут, я забеспокоилась: вдруг она позвонит моим родителям? — и тогда в Олд-Гринвиче мне устроят встречу на вокзале. Вот я и выскочила раньше, на Сто двадцать пятой улице, и пересела на метро. Села в поезд и поняла, что не знаю, что делать дальше. Конечная остановка — Фар Рокуэй. У самого берега океана. Две предыдущие остановки — прямо на пляже. Я вышла на первой. Дошла до песка. Буквально упала на него. Тут ко мне начал приставать этот бродяга. Я сказала, чтобы он отвалил. Когда он смылся, я стала смотреть на воду и думать. Поняла, что полиция будет меня искать повсюду, если только я не умру, да поскорей. Мне больше всего хотелось исчезнуть. Бесследно. Тогда у меня и появился план — бросить там рюкзак и кошелек, а с собой взять только деньги. Я подумала: вернется бездомный, найдет рюкзак и пустой кошелек… Я все рассчитала правильно. Оставила шмотье в нескольких футах от воды — прилив только что закончился — и на метро уехала назад, на Манхэттен. Вышла на Сорок второй улице. Пешком дотопала до автовокзала Портового управления через эту вонючую Таймс-сквер. Нашла автобус, который как раз отправлялся в Лос-Анджелес кружным путем: округ Колумбия, Норфолк, Нэшвилл, Оклахома-Сити, Санта-Фе, Финикс и Палм-Спрингс. Купила билет, никто не спросил у меня документы. Забавно, что я так четко помню все эти остановки по маршруту, хотя почти вся поездка прошла как под дурью. У меня даже зубной щетки с собой не было, не говоря уж о смене одежды. От округа Колумбия до Нэшвилла я всю дорогу спала. Когда добралась до Лос-Анджелеса — автовокзал там был жутко грязным, а небо слишком синим, — я вскочила в первый же автобус, шедший на север, в Сан-Франциско. Остальное ты знаешь…

На самом деле я почти ничего не знала о Карли, кроме того, что она только что рассказала. Еще я поняла, что ее непрерывный монолог меня раздражает. У меня была масса вопросов, ее появление здесь меня потрясло, я все еще не понимала, как, черт возьми, она узнала, где я, и зачем проделала неблизкий путь из Парижа в Дублин, чтобы со мной повидаться.

— Ванная тут где-нибудь есть? — спросила она.

— Внизу в коридоре.

— А душ имеется?

— Только ванна.

— Ладно, сойдет и ванна, а потом мне потребуются часов десять сна.

Я, разумеется, собиралась предложить Карли остаться. Но одновременно думала: эта комнатушка слишком мала для нас двоих.

Во всем этом было что-то нереальное. Я хотела бы чувствовать радость от возвращения Карли из мертвых. Но ощущала только странное оцепенение и непонимание того, почему она из кожи лезет, чтобы навредить своим родителям. Простая открытка с коротким текстом «Привет, я жива, не ищите меня» позволила бы им, по крайней мере, не сходить с ума от горя, считая дочь погибшей. Возможно, тогда они остались бы