утра, не втыкая в уши беруши (очередное пополнение моего словарного запаса), купленные в тот же день в аптеке на Дейм-стрит.

Но уснуть оказалось нелегко. Признание Карли насчет Питера меня очень встревожило. Еще там, в пабе, я отвела ее в уголок и постаралась выудить какие-нибудь дополнительные сведения о брате.

— Поговорим об этом завтра, — отмахнулась Карли и в который уже раз протянула руку за сигаретой из моей пачки.

— Я должна знать сейчас. Питер в опасности?

— Месяц назад, когда я его там оставляла, он был в порядке… насколько это возможно для того, кто бросает вызов хунте.

— Что ты имеешь в виду? — настойчиво допытывалась я. — Как получилось, что вы с ним там встретились?

— Хватит на меня давить.

— Он мой брат. И он занимается опасными вещами в опасном месте.

— Ваш папаша за ним присмотрит, позаботится, чтобы сыночек не пострадал. Да и сам Питер очень неплох, ловко избегает ареста. Потому что знает, что если его схватят, то немедленно депортируют — этого хочет твой отец.

— Ты виделась с моим отцом?

— Не будь дурой. Я вообще-то не занимаюсь медным бизнесом и не имею дела с мудаками, которые поддерживают Пиночета и его грязную хунту.

— У отца там бизнес, только и всего.

— Давай-давай, защищай папочку.

— Я просто не делаю поспешных выводов, не имея доказательств…

— Ты у нас хорошая девочка, просто паинька.

Вот тогда я и выскочила из бара, ругая себя на чем свет стоит за то, что проглотила наживку и снова позволила себя раздразнить бывшей подруге, которую определила как манипулятора и даже опасного человека.

Диармуид, который слышал нашу перепалку, вышел за мной следом:

— Не слушай ее, все это чушь.

— Да, но многое из того, о чем она говорит, для меня очень важно. Я могу тебе доверять?

— Сама знаешь, что можешь.

Диармуид в самом деле был одним из тех редких людей, к которым я сразу же прониклась безотчетным доверием. Так что я отважилась и без купюр рассказала ему о моем брате в Чили и о том, что наш отец, возможно, замешан в нехорошие дела.

Вот его мысли по этому поводу:

— Теперь ты знаешь, что Меган, возможно, разыскивала твоего брата в Чили, чтобы выйти на тебя. Зачем она это делала, почему отправилась в такую даль, чтобы с тобой повидаться, почему она, возможно, должна была уносить ноги и из Чили, и из Франции, этого никто не скажет, кроме ее самой. Мой тебе совет: попробуй что-то разузнать у нее о брате, но в остальном, как говорится, не буди спящую собаку. И помолись, чтобы она сошлась с Шоном, а от тебя отстала. Должен тебе сказать, от нее так и разит опасностью, я сразу это почувствовал, хотя провел в ее обществе меньше часа. Можешь считать, что это поспешное и поверхностное суждение. Но честно, лучше держись от нее подальше.

Так вот, той ночью в комнате меня снова охватила нервная дрожь. Месяц назад, когда я его там оставляла, он был в порядке… насколько это возможно для того, кто бросает вызов хунте. Что, черт побери, Карли подразумевала и зачем таким садистски-будничным тоном болтала о том, что мой брат, возможно, в смертельной опасности? Вещи Карли были раскиданы по всей комнате. Я собрала их, упаковала, свернула ее спальный мешок и вместе с рюкзаком положила к двери. А когда проснулась — точнее, будто очнулась после нескольких часов скверного сна, — спустилась с ее пожитками вниз и негромко постучала в дверь Шона. Мне пришлось постучать трижды, прежде чем он отворил, дыхнув на меня застарелым перегаром.

— Чем могу быль полезен? — спросил он.

— Хочу запереться. Мне нужны мои ключи, они у Меган, — сказала я («Карли» уже готово было сорваться у меня с языка, но в последний момент я вспомнила про ее новое имя).

— Обожди, — попросил он, прикрывая дверь.

Через несколько секунд он снова открыл ее и вручил мне запасные ключи от входной двери и моей квартиры.

— А это я принесла ей. — И я протянула спальник и рюкзак.

У Шона округлились глаза, но он не успел сказать и слова — я улыбнулась и, махнув ему рукой, пошла к себе наверх.

Днем, когда я обедала в колледже, в зал влетела Карли.

— Ты что творишь? С какой стати выселяешь меня вот так? — с порога закричала она, заставив всех вокруг повернуться на громкий голос с американским акцентом.

— Не ори, — прошипела я.

— Ты учить меня будешь?

Карли плюхнулась на сиденье рядом со мной. Схватила мой стакан и одним глотком выпила почти наполовину.

— Я сама понимаю, я законченная дрянь, — прошептала она, и на ее лице внезапно промелькнула печаль.

— С того момента, как ты ворвалась в мою жизнь, ты ведешь себя отвратительно.

— Если извинюсь, это поможет?

— На мой этаж ты не вернешься. Да и кровать Шона по-любому удобнее, чем тонкий матрас на полу.

— С кроватью Шона не все так просто, есть одна фундаментальная проблема. И эта проблема — сам Шон.

— Ничего, ты приспособишься, я уверена.

— Ты меня ненавидишь, да?

— Мне нужны сведения о моем брате.

— С какого перепуга я тебе что-то стану рассказывать, ты же меня выгнала!

— Не на улицу, в доме ты осталась. Просто спишь в другой комнате. А причина, по которой ты должна мне рассказать про брата, заключается в том, что он мой брат.

Карли скривилась и закурила:

— Пусти меня снова к себе на пол…

— В обмен на Питера? Фиг тебе! — Мой ответ был похож на злобное кошачье шипенье.

Карли улыбнулась:

— Похоже, у нас то, что называют патовой ситуацией.

— Я не позволю себя шантажировать.

— И что же ты собираешься делать?

Я забрала вещи и пересела за другой стол. Разложив перед собой книги и тетрадки, я попыталась успокоиться, закурив сигарету. Не успела я сделать первую затяжку, как Карли снова уселась рядом со мной:

— Питер сам в первую ночь, когда мы переспали, рассказал мне, что ты в Тринити. На другое утро я попросила его дать твой адрес, сказала, что хочу тебе письмо написать.

— Ты спала с моим братом? — вскрикнула я, подумав: видно, Питер окончательно рехнулся и неспособен здраво рассуждать, когда речь идет о сексе.

— И я, и другие женщины, которые входили в нашу маленькую группу.

— Что еще за группа?

— El frente de liberaciуn revolucionaria, Революционный освободительный фронт. Подпольное движение, заявленная цель которого — свержение режима Пиночета. Мы понимали, что у нас нет ресурсов — ни военных, никаких других — для борьбы с хунтой.