В одну минуту приговоренных прикрутили к стульям так крепко, что они не могли сделать ни одного движения, и, засунув кляп между челюстями капитана, один из преступников положил конец страшному потоку угроз и проклятий, срывавшемуся с уст Лантанаса; другой так же быстро заткнул рот дону Грегорио. Затем приступили к грабежу. Взломав ящики, достали мешки с золотым песком и погрузили их в лодку, куда уже уселась большая часть грабителей. Только один из них, Падилла, все время настаивавший на убийстве, остался в каюте. Стоя около своих беспомощных жертв, он, по-видимому, приняв какое-то дальнейшее решение, выбил кляпы, всунутые у них между зубами, и произнес с величайшим презрением:

— Черт возьми, не могу же я допустить, чтобы, сидя у такого роскошного стола, джентльмены не могли полакомиться и уютно поболтать между собою. — Затем, обратившись к капитану Лантанасу, прибавил: — Вы, видите, капитан, что я нисколько не злопамятен, иначе я не стал бы ухаживать за вами после всех оскорблений, которыми вы осыпали меня как младшего штурмана. А вы, дон Грегорио Монтихо, очевидно, забыли меня, но я-то вас хорошо помню. Может быть, вам удастся восстановить в памяти одно обстоятельство, имевшее место лет шесть назад, в то время как вы были губернатором? Вы, может быть, потрудитесь вспомнить, как позорно и жестоко вы наказывали попытавшего счастья в контрабанде, притом самой мелкой. Этот контрабандист был я, стоящий теперь перед вами, и вот за эту гнусность я пришел вам отомстить. Пожалуйста, не стесняйтесь, джентльмены, пейте вино и кушайте десерт. Вы не успеете окончить вашего пира, как барк вместе с вашими достопочтенными особами очутится на дне морском.

На палубе никого уже не было, когда Падилла, торопливо пройдя к шкафуту и хватаясь за перила палубы, спустился в пинассу. Там все уже было уложено, и гребцы, готовые отчалить, сидели на веслах. Но в сборе были не все. Не хватало старшего штурмана и Девиса, которые еще оставались на барке.

Многие из команды, конечно, были не прочь тотчас же сняться с якоря и бросить отставших на произвол судьбы; младший штурман и испанцы открыто высказывались за это, но Страйкер восстал против такого предательства. Несмотря на всю свою низость, бывший каторжник хотел остаться верен тому, кто заговорил с ним на доступном ему языке. Свое мнение по этому поводу он отстаивал так решительно и энергично, что к нему тотчас же примкнули голландец, датчанин, Ла Кросс и даже Тарри и Слеш.

Тогда Падилла, видя, что на его стороне меньшинство, воскликнул:

— Ведь я же шутил: никто бросить их не собирался, а если бы мы так поступили, то оказались бы самыми подлыми предателями, — добавил он с деланным смехом.

Не обращая внимания на всю эту ленивую болтовню, Страйкер стал громко звать отсутствующего Гарри Блю и своего старого приятеля; вскоре на палубе показался Девис; старший же штурман был, судя по голосу, где-то недалеко, но еще не появлялся. Стоя у фок-мачты, он как будто поднимал что-то кверху, но набежавшие тучи закрыли луну, и было трудно рассмотреть, что у него было в руках.

— Алло, Блю! — снова закричал Страйкер. — Куда вы запропастились? Идите скорее сюда, а то наши испанцы грозили отчалить без вас.

— Черт побери! Никогда этому не поверю, — сказал Блю, спускаясь в лодку.

— И хорошо делаете, что не верите. Ничего подобного не было. Мы боялись только, что вы, замешкавшись на палубе, могли бы вместе с барком пойти ко дну.

— Ну, положим, этого нечего бояться, — возразил старший штурман, — до этого еще далеко. А как насчет руля? Поставили ли вы его так, чтобы «Кондор» мог двигаться? Не забыли?

— Нет, нет, — ответил тот, кто был у руля в последнюю смену.

— Ну, отдай концы! Ветерок погонит барк прямо в океан, и еще до восхода солнца он исчезнет из виду. Отчаливай! В дорогу!

Весла опустились и подняли целый сноп брызг. Пинасса, отходя от барка, гордо повернула к берегу, а «Кондор», предоставленный судьбе и ветрам, с поднятыми парусами скользил по волнам, в неведомую даль океана.

Осторожно продвигаясь вперед, пираты прошли буруны и стали приближаться к берегу. Перед ними возвышались все те же две вершины гор, между которыми заходила луна. Берег прерывался маленькой бухтой в форме лошадиного копыта, и вокруг нее теснились невысокие скалы. Несколькими сильными взмахами весел лодка очутилась в бухте и быстро поплыла к ее заднему краю.

В то время как киль царапал каменистое дно, сверху раздался целый хор испуганных и жалобных криков морских птиц; этот крик звучал как зловещий сигнал бедствия. Некоторые из птиц летели со взморья, а другие с каменистой гряды, тянувшейся серой полосой вдоль подножия гор.

Крик морского орла напоминал смех безумного, но вся эта какофония ласкала слух пиратов, как доказательство полного безлюдья и необитаемости берега, к которому они решили причалить.

Привязав лодку, преступники вместе со своими пленницами, покорными и беззащитными, высыпали на берег и стали поблизости искать места для ночлега, так как идти далеко было уже слишком поздно. Им удалось найти на небольшой высоте, в несколько футов над уровнем моря поляну, покрытую густой травой и вполне удобную для лагеря. Небо между тем стало покрываться тучами; так как каждую минуту мог разразиться ливень, пришлось притащить парус и устроить тент. Однако это оказалось излишним, так как они набрели на целый ряд пещер, в которых весь экипаж мог прекрасно укрыться. Сталактиты их, освещенные фонарем, захваченным с барка, переливались и сверкали, как хрустальные подвески на канделябрах. Расположившись в самых разнообразных позах на плащах, парусиновых мешках, а кто и прямо на камнях, пираты принялись за вино, взятое с барка; сопровождая свою попойку болтовней, пением и шумом, они наполнили безмолвие ночи непривычным здесь разгулом. Хорошо, что пленницы были избавлены от участия в этой оргии; им предоставили маленькую пещеру, завесив вход парусом, который спасал их от нескромных взоров.

Об этом позаботился Гарри Блю, в душе которого еще сохранилась искра порядочности.

В то время как попойка шла своим чередом, тучи разрядились, и сверкающие зигзаги молнии, с раскатами грома, прорезали небосклон.

Ветер