Команда находилась у трюма на палубе, продолжая обсуждать способы грабежа и насилия, так как срок их выполнения уже приближался.

Общий план был, впрочем, выработан уже раньше, оставалось только решить некоторые подробности.

Крайне тяжело было видеть старшего штурмана среди негодяев. Невольно напрашивался вопрос: куда девались человеческое достоинство и чувство долга британского моряка? Где его честь и верность присяге? Все это было забыто, попрано, нарушено.

Как на всех собраниях, у совещавшихся преступников возникли споры. Первым встал вопрос: где пристать? На этот счет мнения разделились. Многие настаивали на том, чтобы высадиться на ближайший берег. Другие советовали идти дальше, до самого входа в Панамский залив. Во главе последних стоял старший штурман, между тем как Гомец и Падилла держались противоположных взглядов. Под их влиянием большинство требовало высадки у ближайшего берега, как только будет найдено подходящее место, а оттуда переправы в Сант-Яго, главный городок провинции Верагуа.

— Мы можем добраться до берега в течение одного дня, — убеждал товарищей Гомец, — причем пойдем самым кратким путем. Но суть дела вовсе не в этом. Главный вопрос в том, безопасно ли то место, куда мы направимся. За Сант-Яго в этом смысле я могу поручиться. Если со дня моего недавнего отъезда оттуда ни обстоятельства, ни люди там не изменились, то мы у них встретим радушный прием. Надо помнить, что с теми деньгами, которыми мы располагаем, можно подкупить не только всех городских судей, но самого губернатора.

— Значит, этот город самый подходящий — в один голос закричали многие.

— Сначала мы повернем на северо-запад, — пояснил Гомец, — а потом пойдем вдоль берега, пока в рифах нам не попадется удачный пролив.

— Как бы не так, — возразил Гарри Блю, раздосадованный тем, что большинство с ним не согласно. — Если мы теперь повернем, то почти наверняка наскочим на скалы. Насколько я могу различить, вдали тянется целая цепь белых бурунов. Как же удастся ее прорезать, не повредив киля?

— Конечно, буруны там есть, — согласился Гомец, — но вовсе не сплошные. Я помню несколько проливов, где не только лодка, но корабль мог бы смело пройти, ничем не рискуя.

— Довольно, товарищи! — нетерпеливо воскликнул Падилла. — Мы только теряем драгоценное время. Барк нужно повернуть и спокойно идти вдоль берега, как предлагает Гомец. Я с ним всецело согласен, но, если хотите, можно решить вопрос голосованием.

— Не надо, все мы согласны!

— Да, решительно все!

— Ну, ладно, товарищи, — нехотя сказал Гарри Блю, видя, что приходится уступить и подчиниться общему решению. — Если вы непременно хотите идти вдоль берегов, я спорить не буду. В конце концов мне совершенно безразлично, пойдем ли мы этим путем, или иным. Итак, идем в Сант-Яго. Но если здесь поворачивать барк, то должен вам сказать, что времени терять нельзя, иначе мы можем разбиться о буруны, и тогда судно очутится в преисподней раньше, чем мы предполагаем.

— На море достаточно просторно, если мы сразу повернем, — сказал штурман.

— Это наше дело, Падилла, — заявил Гомец, гордый тем, что его мнение одержало верх над планами старшего штурмана, и мечтая теперь забрать власть в свои руки.

Падилла удалился и пошел на корму к рулевому, шепнув ему на ухо несколько слов.

Руль был поставлен право на борт, и сообразно с этим барк повернул на северо-запад.

В то же время матросы стали брасопить реи, обтягивая снасти для перемены курса; при этом, вместо обычного в таких случаях пения, царило глубокое молчание: барк казался привидением, а экипаж напоминал загадочные призраки.

До берега оставалось не более десяти миль; на середине этого пространства белели буруны, и их зловещий рев резко нарушал безмятежную тишину ночи. Судно двигалось замедленным ходом, делая не больше одного-двух узлов, и команда собиралась вскоре спустить лодку, нагрузив ее своей добычей. Так как все это требовало много хлопот и времени, было решено тотчас приступить к делу. Выбор остановился на пинассе, как на лодке, самой удобной для того, чтобы выбраться на берег. Столпившиеся около нее матросы усердно принялись за работу. Легко туда взобравшись, двое из них поставили руль, приготовили весла и багор и стали отвязывать лодку от вант. Другие, держа в руках тали, осматривали их целость.

Придав лодке надлежащий вид, они вернулись на палубу.

Началась новая возня: матросы сновали то на бак, то обратно, таская мешки из парусины и узлы с платьем и другими вещами, нужными для предполагаемой выгрузки.

Бочка со свининой, другая с бисквитами и бидон для воды — все это было собрано и снесено в лодку; не забыли захватить и несколько бутылок рома и вина, взятых из запасов барка.

Все это происходило молча, но без особенной осторожности и таинственности. Бояться, в сущности, было некого, так как кок по окончании обеда вышел из камбуза и, уже в роли буфетчика, ждал в соседней каюте, не понадобятся ли пассажирам его услуги.

Вскоре все было уложено в пинассу. Не хватало только самого драгоценного груза. Так как ночь была на исходе, надо было обсудить последний шаг. Такой серьезный вопрос требовал полного взаимного понимания и согласованности действий, так как шла речь о жизни нескольких человек. Все прекрасно знали, как с ними поступить, но даже самые закоренелые из преступников уклонялись от произнесения последнего слова. По молчаливому уговору, давно уже решено было взять девушек с собой, всех остальных же утопить.

В ожидании того, кто, наконец, осмелится говорить, все хранили молчание. Решительное слово произнес младший штурман Падилла. Прервав долгое молчание, он сказал:

— Берите девушек в лодку, а остальных бросьте за борт — вот и дело с концом!

Несмотря на то что сделанное предложение вполне соответствовало плану, выработанному заговорщиками, оно не встретило сочувствия. Раздались протесты многих присутствующих, и среди них первым, высказавшимся всех громче и смелее, был Гарри Блю. Хотя он и изменил чести и присяге, но еще не опустился до такой степени, чтобы хладнокровно и непринужденно говорить об убийстве. Многие из его товарищей уже не раз