что? — подозрительно спросил Борька. — Твоя машина, что ли? Пусть у хозяина голова болит.

— Ладно, чего в прятки играть. — продолжая изумлять себя, сказал Ф.Я. — Помнишь, я тебе про своего дядьку рассказывал? Чудной экземпляр! Его машина. В свое время купил, а теперь глаза слабеть стали, водить не может, да и куда старику ездить. Близких никого. Переписал колымагу на меня — владей, говорит. Я по глупости согласился. Обуза, признаться.

— А водительские права? — прошелестел Борька.

— Права у меня уже сто лет. Ты что, не знал?

— Не знал, — голос у Борьки был тусклый-тусклый. — Нин, а Нин! Слышишь, какая новость у нашего друга, — Борька что-то там такое объяснял своей Нинке.

— Напраслин! — закричала она, выхватив у мужа трубку. — Мы тебя поздравляем. Напраслин! Я так рада, ты себе не представляешь! Когда на пикник поедем?

— Да хоть завтра, — пробормотал Ф.Я., мысленно проклиная себя: «Ну что ты, дурак, мелешь? Совсем с ума спятил!..»

— Замечательно! — прокричала Нинка. — Продовольствие берем на себя, горючее ваше. Сбор в семь часов прямо у машины.

— В семь рано. — заикаясь, возразил Ф.Я. — Давайте в девять. — Земля уходила из-под ног.

— Договорились! Умница ты. Напраслин! Я всегда в тебя верила. До свидания, родной.

Рассвет застал Ф.Я. на ногах. А уже в половине девятого утра он лежал под машиной, гремел гаечными ключами и замирал от страха, что в любую минуту может подойти ее истинный владелец и потребовать объяснений.

В 9 часов, минута в минуту, Ф.Я. услышал над головой оживленные голоса. Разговор сменился глубокой паузой. Надо полагать, говорившие изучали представшую перед ними картину.

— Что, стоп-машина? — первым нарушил молчание Борька. К счастью, он ни бельмеса не смыслил в технике.

— А ты сам не видишь? — сказал из-под машины Ф. Я.

— Что-нибудь серьезное? — с деланной тревогой в голосе поинтересовалась Нинка.

— Карданный вал, — вкладывая в эти слова все запасы скорби, сообщил Ф.Я. — Серьезней не бывает. Колымага уже двести тысяч прошла. Дядя ее не очень-то щадил.

— Двести тысяч! — ужаснулась Нинка.

— М-да, вот они какие пироги! — совершенно не к месту промямлил Борька.

— Мам, ну когда мы поедем? — заканючил их малолетний отпрыск.

— Замолчи! — прикрикнули на него. — Не видишь, машина сломалась, ее ремонтируют! Ты бы предложил ему свою помощь! — набросилась Нинка на мужа. — Стоишь как столб.

— Тебе помочь? — спросил Борька.

— А чем ты мне поможешь? Ты же в автомобилях не разбираешься.

— Не разбираюсь, — как эхо повторил Борька.

— Только мешать будешь. А я вам и так все планы спутал. Идите лучше домой. И не обижайтесь на меня.

— Что ты. Напраслин! — сказала Нинка, и голос ее зазвенел благородством. — Это ты нас извини. Навязались со своим пикником. Ну ничего, как-нибудь в другой раз. Не расстраивайся, все будет в порядке. Мы пойдем, не будем у тебя над душой стоять.

— Спасибо, ребята! — отозвался Ф.Я — Конечно, идите. Я уж тут один.

Он видел их удаляющиеся ноги. Потом немного высунулся из-под машины, посмотрел наверх. Вверху плыли кучевые облака, ничего не подозревавшие о страданиях Напраслина Ф. Я.

Дома он долго стоял под душем и шептал:

«Уезжай, машина, отсюда. Ну чего тебе здесь делать! Уезжай, а? Совсем уезжай!»

Но она не уехала ни назавтра, ни напослезавтра. В понедельник утром Напраслин встретился с Борькой на платформе: они ездили каждый на свою службу к одному часу, и на электричке было удобней всего.

Первый Борькин вопрос, разумеется, был о машине.

— Сам знаешь, как с запчастями. Тем более это тебе не «Жигули».

— Да, да, — закивал головой Борька. Тут подошел поезд, толпа подхватила их, швырнула в двери и разнесла в разные стороны. — Созвонимся! — крикнул через головы друг и соперник.

Машина уехала в воскресенье вечером. Услышаны были заклинания Напраслина Ф. Я. Он как раз рыскал вокруг, гипнотизируя автомобиль иностранной марки, когда к машине подошел мужчина и вставил ключ в замочную скважину дверцы. Лицом мужчина напоминал какого-нибудь герцога в изгнании, а, Ф.Я. так просто показалось, уж больно необузданным воображением обладал он.

— Уезжаете? — спросил Ф.Я робко.

— А вам-то что? — спросил мужчина. Он уже сел в кресло и взглянул на Ф.Я. подозрительно.

— Ничего, — сказал Ф.Я. безобидно. — Я просто так. Очень у вас машина красивая.

— Красивая! — фыркнул мужчина. — Не верьте красоте. Красота — обман! — мужчина включил стартер, но машина не завелась.

— Значит, уезжаете? — повторил Ф.Я., забыв, что он уже задавал этот вопрос, в сущности довольно бессмысленный в данной ситуации.

Но мужчина не рассердился на этот раз.

— Не то слово — уезжаю, — сказал он, — уношу ноги.

— А когда приедете? — спросил Ф.Я.

— А уж от этого прошу уволить, — сказал мужчина. — Сыт по горло! Хватит! — При этих словах машина завелась. — Не верьте красоте, уважаемый!

Герцог вдруг как-то потерял к Ф.Я. последние остатки интереса и захлопнул дверь. Машина зашипела шинами по асфальту, как яичница, и исчезла.

Напраслину сделалось грустно. Почти две недели владел он машиной, и теперь у него ее не было. Он двинулся, не думая, куда идет, и вышел к зданию кинотеатра. Перед ним было безлюдно, последний сеанс уже начался. Рабочие меняли щит с рекламой фильма минувшей недели на новый. Его вытащили из огромной рамы, обращенной к парку, и сквозь пустой четырехугольник смотрели обнаженные деревья. Они извещали, что завтра опять будет осень.

Людмила Петрушевская

Луи и другие

Он шел и привычно думал:

«Иду сам, ногами. Пешком. Снег. Иду сквозь снег. Никому даже в голову не придет, но… иду! Мимо едут. Неужели хватит совести, неужели не остановятся… не подбросят… Иди, иди… Куда уж…»

Свободный… Как холодно! Национальное достояние в дырявом пальтишке… Эй! Ф-фью! Не подвезешь до Герцена? Пожалеешь, смотри… потом…

У него действительно была большая дырка в кармане.

«Вот идут, уже внимательно вглядываются издали… Бросаются наперерез… Навстречу… Неужели узнали?.. Чего? Тут нет никакого магазина «Ядран». Он не тут, кстати… На двести шестьдесят седьмом от «Беляева»… Мешочники. Да и откуда им понимать… кто перед ними… У кого они спрашивают… Вчера вообще. За картошкой послала. Видите ли. Сам шел, своими ножками топал! Так эта тетка гнилую подсунула! Знала бы, кто с ней разговаривает, кто ее о картошке молит! Поняла бы, за сапоги бы хваталась, прощения бы просила. И сказать ей не мог — она такая, не поймет… Они книг не читают… А надо, как