было бы помочь мне покинуть страну, а не устраивать представление, как это сделал мистер Фицпатрик. Никто не станет отрицать, что лучшим выходом для меня была бы эмиграция. Пойдя на этот шаг, я не смогу добиться большей известности в обществе, чем та, которую принес мне суд, Но если я останусь здесь, вы все знаете, каковы будут последствия. Если предположить, что я виновен, то это ужасно, что священные узы брака разрушены моей женой. Мне больше нечего вам сказать.

Он встал на ноги:

– Надеюсь, джентльмены, вы признаете, что я заслуживаю некоторой поддержки, а мистер Фицпатрик…

В разговор вмешался другой зритель:

– Вы не ответили на вопрос мистера Фицпатрика. Кто сказал вашей жене, где находятся деньги? Объясните это.

– Было бы трудно объяснить то, что полиция не смогла выяснить, – сказал Споллин. – Это совершенно не в моей власти.

Его собеседник не был удовлетворен:

– Вы же не сказали, что вы невиновны?

– Я заявлял о своей невиновности, но, как я уже говорил, даже если бы я был виновен…

– Кто положил туда деньги, вы знаете?

– Я вообще ничего об этом не знаю, сэр, – настаивал Споллин.

К ним присоединился третий зритель:

– Я заплатил шиллинг, чтобы посмотреть, как далеко заведет вас ваша дерзость. Теперь я с готовностью отдам второй шиллинг, чтобы купить веревку, на которой вас повесят.

С этими словами зритель удалился. Споллин подождал, пока закроется дверь, и продолжил:

– Конечно, некоторые не согласятся со мной. Но я уверен, что общественность скорее предпочтет помочь мне уехать, чем вынудит скитаться по стране.

Еще один человек отметил, что результат дневного выступления дает представление о настроениях в обществе по данному вопросу. Споллин получил свои восемь соверенов, так почему он просто не использовал их для эмиграции, если в Америку можно было попасть за три фунта стерлингов?

– Неужели вы хотите, чтобы я ходил по улицам Нью-Йорка без единого шиллинга в кармане? Итак, джентльмены, я оставляю свою ситуацию в ваших руках и надеюсь, что вы не сделаете ее еще хуже. Я предоставляю вашей совести шанс сделать все, что в ваших силах, чтобы помочь мне. Я не буду вас больше задерживать.

После почти получасового отступления – никакого «личного рассказа», о котором говорилось на афишах – зрители разошлись. На предложение Споллина «добровольно внести свой вклад» никто перед уходом не откликнулся.

Вечером людей было не намного больше, чем днем – набралось не больше двадцати зрителей. Монолог Споллина был таким же жалостливым, как и ранее в этот день, и был воспринят с тем же пренебрежением. На вопросы об убийстве он отвечал уклончиво и лишь откровенно рассказал о своем происхождении, сообщив, что большая часть его семьи эмигрировала в Америку. Один человек встал и сказал, что жители Дублина слишком нравственны и религиозны, чтобы испытывать к нему симпатию. Перед ним стоял простой выбор: он должен либо доказать свою невиновность, развеяв сомнения, возникшие в связи с этим делом, либо признать свою вину. Повторный суд над ним был невозможен, поэтому признание не повредило бы ему, однако, по крайней мере, могло принести ему прощение Бога и людей.

Через некоторое время в зале стало неспокойно, и один из зрителей встал, чтобы спросить, когда Споллин начнет вести «повествование», обещанное на афишах. Споллин ответил, что не подготовил такой речи и что текст на афише писал не он. Его целью было лишь завоевать симпатии общественности и собрать средства. Началась шумиха, и одного особо неугомонного скандалиста полиции пришлось выдворять из здания. Ситуация снаружи была еще хуже: там собрались сотни людей, протестующих против публичного выступления Споллина. Руководство театра распорядилось запереть двери, а когда толпа обнаружила, что не может попасть внутрь, стала забрасывать театр камнями и донимать ни в чем не повинных прохожих. Почувствовав, что ситуация может быстро перерасти в беспорядки, полицейские решили досрочно остановить мероприятие. И вот уже второй раз за этот день малообещающий театральный артист покинул сцену под звон насмешек и бесславно скрылся через черный ход прочь с глаз толпы.

Первые рецензии на театральный дебют Джеймса Споллина были, возможно, не такими, на какие он рассчитывал. Газета Dublin Evening Post осудила «беспрецедентную дерзость и непристойность» его поведения, добавив, что невозможно описать «то отвращение и омерзение, с которым на это смотрит возмущенная и негодующая публика». Газета Daily Express назвала его появление на сцене «шокирующим нарушением приличий», а Dublin Evening Mail возвышенно заявила, что не может себе представить, «чтобы подобное когда-либо происходило в обществе, считающим себя цивилизованным».

Этими выступлениями Споллин оттолкнул от себя даже своих сторонников. Многие простые дублинцы были готовы отнестись к нему с пониманием, видя в нем католика из рабочего класса, которого некомпетентная полиция использовала в качестве козла отпущения. Они радовались его оправданию, но его дальнейшее поведение вызывало лишь недоумение. Каждый знал семью, которая эмигрировала, считая гроши, пока не наскребла достаточно средств на переезд в Америку. Споллин же для них был человеком с 10 фунтами стерлингов в кармане, которых было более чем достаточно, использующим свою дурную славу – и смерть невинного человека – для получения финансовой выгоды. В лучшем случае это было непорядочно, в худшем – убеждало в его виновности.

Что бы ни говорили о Джеймсе Споллине, он не был глуп, а потому не стал продолжать свою театральную «карьеру». К часу следующего дня «Принц Патрик» оставался закрытым, а на тротуаре не было не было никого, кроме шумной компании детей и нескольких человек, слонявшихся, чтобы посмотреть, не покажется ли Споллин. Эти бездельники коротали время за обсуждением убийства Джорджа Литтла и своей растущей уверенности в том, что убийцей действительно являлся Джеймс Споллин. Примерно через полчаса к двери подошел полицейский, коротко переговорил с кем-то из присутствующих и объявил, что Споллин в театре больше не появится. Он поступил мудро, так как вечером у театра собралась еще одна большая и враждебная толпа, явно намеревавшаяся учинить расправу.

Не подозревая о своих противниках, Споллин и его сын находились всего в нескольких улицах от них, в неприглядном пансионе на Эксчейндж-стрит. В течение нескольких дней они не высовывались, ожидая, пока утихнет шумиха. В редких случаях, когда они выходили на улицу, за ними на незаметном расстоянии следили полицейские в штатском, которые вели постоянное наблюдение с момента освобождения Споллина из тюрьмы. Что делать дальше, было неясно: «личный рассказ» принес жалкий фунт стерлингов, а их средства таяли с каждым днем. До Джеймса Споллина наконец начало доходить, что в Дублине, где общественное мнение было настроено против него, у них нет будущего. Вместо этого он решил рассказать свою историю в Корке или Лимерике, уповая на благотворительные инстинкты жителей других городов.

Только вот воплотить