о процессе, возбужденном против него по обвинению в убийстве мистера Литтла, – начиная с сегодняшнего дня, 18 августа, с часу до четырех и по вечерам с шести до десяти часов.

Входной билет – 1 шиллинг»

Театр принца Патрика был не столь благополучен, как может показаться по названию. Между Замком и городским угольным двором проходила Фишэмбл-стрит – нищая улица на южной стороне Лиффи, где жили ремесленники, в том числе изготовители корзин и инструментов. В неприметном уголке, за аркой и железными перилами, стояло полуразрушенное здание, построенное в 1740-х годах. Впервые открытое как концертный зал, оно впоследствии неоднократно, но с переменным успехом превращалось в место проведения лотерей, увеселительных мероприятий и общественных собраний. В 1850 году два предпринимателя подкрасили его и открыли вновь как театр варьете, названный, видимо, в честь седьмого ребенка королевы Виктории [31]. Теперь артисты, выходившие на сцену «Принца Патрика», в основном представляли собой пестрый ассортимент акробатов, комиков и дрессированных собак. Это было жалким подобием того, что видел этот театр в дни своей былой славы в 1742 году, когда на этой же сцене под руководством Георга Фредерика Генделя состоялась мировая премьера его «Мессии».

Именно это место Джеймс Споллин арендовал для своего «личного рассказа» – мероприятия, которое, как он надеялся, обеспечит ему и общественное признание, и достаточный капитал для эмиграции. Полдюжины полицейских скучающе ждали у театра начала первого представления. Они находились там на случай неприятностей, но, кроме нескольких неуправляемых местных детей, их мало что могло побеспокоить.

Войдя в здание, можно было подняться по лестнице в фойе, где в небольшом окошке с надписью «Оплатить здесь» продавали билеты. Внутри будки сидел молодой Джеймс Споллин, который помогал своему отцу, выполняя функции кассира, консьержа и распорядителя сцены. Заплатив шиллинг, зрители поднимались по второй грязной лестнице и попадали в мрачный зрительный зал с низкой сценой. Занавеса не было, а на обветшавшем заднике был изображен аляповато раскрашенный интерьер – призрак какого-то давно забытого спектакля. Было слышно, как за этим полотном вышагивает взад-вперед звезда представления. В передней части сцены стояли шаткий стол и стул. Уже пробил час дня, однако не было никаких признаков того, что представление вскоре начнется. Организаторы, несомненно, надеялись на припозднившихся зрителей, которых пока было семнадцать: восемь газетных репортеров, пять детективов и всего четыре простых гражданина.

Было уже почти полвторого, когда в зал вошел Джеймс, встал у подножия сцены и громким шепотом сообщил отцу, что здесь «какие-то джентльмены», после чего Споллин вышел на сцену. На нем было темное пальто поверх синего пиджака, на шее – черный шелковый платок. В руке он держал бумажные листки, к которым периодически обращался в ходе последующего монолога. К удивлению слушателей, он ничего не сказал ни об убийстве на станции, ни о своем участии в этой драме, а вместо этого попросту призывал посетителей театра к финансовым пожертвованиям.

– Я пришел, чтобы изложить свое дело перед теми, кто сейчас здесь присутствует. Вы все знаете о моем положении: я лишился денег и репутации. Мне нет нужды вдаваться в подробности, связанные с моими нынешними обстоятельствами. Моя цель – получить средства для выезда из страны. В Дублине мне будет сложно найти работу. Я обременен частью своей семьи – молодым парнем, от которого отказалась его мать. Мне дали хороший совет: ввязаться в эту авантюру, и я понимал, что общественность с радостью откликнется и даст то, что мне нужно. Я не ограничиваю ваше пожертвование стоимостью входного билета, и, если кто-либо из джентльменов сочтет нужным внести свою лепту, я буду рад ее принять. Длительный переезд неизбежно повлечет за собой большие расходы, которые я в противном случае не смогу покрыть.

Споллин взял со стола газету Freemans Journal и начал пространную речь с жалобами на то, как эта газета с ним обошлась. Его прервал пожилой мужчина, только что вошедший в зал. Это был Уильям Фицпатрик, восьмидесятидвухлетний бакалейщик, владелец магазина на соседней Дам-стрит. Однако для немногочисленной аудитории он был гораздо больше, нежели просто человек. Неутомимый борец за эмансипацию католиков, Фицпатрик был близким другом самого Освободителя, народного героя Дэниела О̕Коннела, а также членом Дублинской корпорации и открыто выступал за независимость Ирландии. Уильям Фицпатрик никого не боялся, и, когда он говорил, дублинцы слушали.

– Поскольку я вижу, что здесь присутствуют представители прессы, возможно, они спросят общественность, хотят ли они позволить этому человеку проявлять себя подобным образом. Если ему позволят выступить здесь сегодня с речью, чтобы получить деньги, он сделает то же самое в каждом городе Ирландии.

– Это я отрицаю, сэр, – горячо ответил Споллин.

– Как бы то ни было, – продолжал мистер Фицпатрик, – жители Дублина не потерпят подобного. Скудность этой аудитории показывает, что общественность преисполнена к этому человеку таким отвращением, что не станет его слушать. Я пришел сюда с твердым намерением сделать все возможное, чтобы показать хороший пример своим согражданам. Это чудовищно, что этот человек выступает с речами и рассчитывает, что его придут слушать жители Дублина.

Мистер Фицпатрик повернулся и обратился непосредственно к Споллину:

– Вы вышли на свободу благодаря милосердно сформулированной судьей сути обвинения, однако среди присяжных не было ни одного человека, который был бы убежден в вашей невиновности.

Временное облегчение Споллину принесло появление его сына, который спросил мистера Фицпатрика, оплатил ли он свой билет.

– Да, сэр, – сказал бакалейщик. – И у вас не получится меня остановить.

Споллин обратился к полицейским с просьбой выдворить нежданного гостя, однако детективы слишком наслаждались зрелищем, чтобы вмешиваться.

– Кто, – продолжал мистер Фицпатрик, не теряя самообладания, – сказал вашей жене, где находятся деньги?

– Вас это не касается, сэр, – сказал Споллин-младший.

– О, еще как касается, и если мне придется остаться здесь до шести часов, я не дам вам продолжить, пока вы не ответите на этот вопрос.

В ответ Споллин задал свой вопрос:

– Предположим, я был бы самым виновным человеком на свете. Вы бы загнали меня в яму, чтобы я умер с голоду?

– Даю слово, я бы загнал вас куда угодно, лишь бы подальше от людей, чтобы вы больше не натворили бед.

– Это не очень-то по-христиански, – заметил Споллин.

– Лорд-мэр должен прекратить этот балаган. Как бы то ни было, сейчас вас слушать некому, так что я, пожалуй, уйду.

С некоторым напором донеся свою мысль, мистер Фицпатрик удалился.

Споллин придвинул стул к краю сцены и сел, а после небольшой паузы продолжил заготовленную речь:

– Я изложу свою ситуацию оставшимся джентельменам. Что мне делать?

Он ждал ответа, но его не последовало.

– Если бы не моя семья, я бы просто ушел на покой и попал бы в одну из богаделен, – Споллин сделал паузу, чтобы вытереть слезы носовым платком. – Я думал, что целью каждого гуманного человека