Не все люди в списке были столь любезны. Следующий человек, которого мы посетили, торговец свечами, сообщил, что он сторонник Мелбери, и послал Херткома к черту. Для пущей убедительности он с грохотом захлопнул за нами дверь. Другой заставил нас купить обед в его забегаловке, а когда мы заплатили, утер лицо салфеткой, улыбнулся и сообщил, что уже проголосовал, а за кого, не скажет. Однако он поблагодарил за то, что мы отведали его баранины. Наконец мы нанесли визит крепкому молодому мяснику. Его руки были все в крови, словно перед самым нашим приходом он доставал внутренности только что убитого животного. Он окинул мисс Догмилл таким плотоядным взглядом, что если бы я не маскировался, то врезал бы парню за одно это.

– Вам нужен мой голос? – спросил он. – Я слышал, такие вещи не делаются даром.

– Мистер Хертком будет рад выразить вам свою признательность, – сказала она.

– Мне плевать на признательность этого костлявого парня, – сказал он. – Я хочу поцелуй.

Хертком открыл рот, но ничего не смог сказать. Грейс посмотрела на мясника.

– Очень хорошо, – сказала она. – Если проголосуете за мистера Херткома, я непременно вас поцелую.

– Тогда пошли голосовать, – сказал он, вытирая руки о фартук.

И мы снова отправились на площадь, где мисс Догмилл снова убедила учетчика пропустить ее протеже без очереди. Она не отходила от мясника, пока тот не проголосовал, оставаясь необыкновенно веселой, общаясь с человеком столь низкого положения. После голосования мясник подошел к мисс Догмилл и обнял ее за талию.

– Где обещанный поцелуй, красотка? – спросил он. – И не забудь пустить в дело язык.

Прямо там, на глазах у всех, она поцеловала его в губы. Он притянул ее к себе, пытаясь приоткрыть ее рот, и положил руку ей на грудь. Это привело толпу в полный восторг, в особенности тех, кто держал вымпелы цветов мистера Мелбери.

Грейс попыталась вырваться из его объятий, но он держал ее крепко. Он начал грубо стягивать с нее платье, словно собираясь раздеть ее посредине Ковент-Гардена. Какой-то сторонник Мелбери дико заорал: «За Мелбери!» – очевидно решив, что этот грубиян был тори, который таким образом хотел оскорбить Херткома. Ему в голову не пришло, что этот человек продал свой голос и теперь решил, что ему позволено насиловать женщину.

У меня не было желания привлекать к себе внимание, но, видя, что другого выхода нет, я бросился вперед и вырвал Грейс из тисков дикаря. Она тяжело дышала и отшатнулась назад, пытаясь в то же время привести в порядок свое платье. Мясник тем временем подошел и схватил меня. Без сомнения, на его стороне были молодость и телосложение, и он был настроен крайне решительно.

– Нет ничего слаще потаскухи от партии вигов. А ты отойди, старичок, – сказал он мне, – если тебе не нравится вкус собственной крови у себя во рту.

Наверное, стоило было поискать более мирного решения, но после стычки с Догмиллом прошлой ночью я не собирался пасовать перед этим молодчиком. Поэтому я схватил его за волосы и дернул изо всей силы, повалив на землю. Я встал ему на грудь одной ногой и стал давить, пока не почувствовал, что его ребра прогибаются. Потом я убрал ногу с груди и пинал его ногами до тех пор, пока не увидел, что он не может встать. Он мычал и делал отчаянные попытки вырваться, поэтому я пнул его еще раз, из чистого удовольствия. Потом я поставил его на ноги и толкнул в спину, чтобы придать ускорение. Парень был молодцом. Он обрел равновесие и побежал прочь не оглядываясь.

Мой поступок был встречен одобрением толпы, поэтому я поклонился в знак признательности, ибо знал, что, если не сделаю этого, толпа может быстро сменить милость на гнев. Каким-то образом весть о том, что Мэтью Эванс оказал услугу кандидату тори, разнеслась быстро, поскольку снова раздались возгласы в поддержку Мелбери. Я бросил взгляд на Грейс. Она выглядела смущенной и растерянной, но не напуганной. Однако мистеру Херткому было явно не по себе. Я понял, что на сегодня сбор голосов окончен.

Не могу найти слов, чтобы описать все разочарования того дня. Я хотел только одного – остаться с мисс Догмилл наедине и заключить ее в свои объятия и, возможно, узнать, что ей известно обо мне и что она намерена с этим делать. Вместо этого я вынужден был проводить часы в обществе своего соперника, в то время как всякие низкие типы безжалостно ее лапали. Поэтому я облегченно вздохнул, когда она сказала своему кучеру, что так как мистер Хертком живет поблизости, его следует довезти до дома первым. Это не вызвало восторга у мистера Херткома, но он не выразил вслух своего неудовольствия. После того как он вышел, мисс Догмилл предложила зайти в ближайшую кофейню, где подавали горячий шоколад, и я хранил молчание, пока мы не устроились за столиком.

– Как вам понравился сбор голосов? – спросила она, опустив глаза.

– Не очень понравился. Как ваш брат позволяет вам подвергать себя подобной грубости?

– Он не стесняется выставлять напоказ собственную грубость. Хотя, если бы он оказался там, он не проявил бы к этому мяснику такого милосердия, как вы. Я стараюсь оберегать его от наиболее отталкивающих подробностей того, с чем приходится сталкиваться женщине во время сбора голосов, иначе он запретил бы мне в этом участвовать. Я разработала массу ухищрений, чтобы он не узнал, насколько опасно может быть это занятие для женщины. Видите ли, это единственное участие в политике, которое мне дозволено, и я не хочу лишиться и этой возможности.

– А что было бы, если бы Догмилл узнал правду?

Мисс Догмилл закрыла глаза.

– Два года назад плотник, которому мой брат задолжал, потерял терпение. Это был не самый привлекательный человек на свете, но Денни должен был ему больше десяти фунтов, на которые тому надо было кормить семью. Иногда Денни не платит торговцам, просто чтобы доставить себе удовольствие, глядя на то, как они страдают и нервничают. Это был как раз такой случай. По-моему, плотник понимал, что мой брат издевался над ним, как ребенок издевается над пойманной им лягушкой. Итак, он послал Денни записку, в которой написал, что если тот не заплатит, то он получит свои деньги не мытьем, так катаньем. Он обещал, что схватит меня на улице и будет держать в заложниках, пока справедливость не восторжествует.

– Полагаю, ваш брат был взбешен.

– Да. Он пошел к плотнику, избил его жену до бесчувствия, а потом избил до бесчувствия и его самого. Потом взял банкноту в десять фунтов, плюнул на нее и засунул ее в рот плотнику. Он даже попытался протиснуть банкноту ему в горло, чтобы тот подавился собственными деньгами. Я все это видела своими глазами, так как, дабы убедить брата, что меня похитили, плотник пригласил меня к себе домой, зная, что я симпатизировала ему, и попросил быть посредником. – Она тяжело вздохнула. – Я хотела прекратить это зверство, но, если он выходит из себя, остановить его не может ничто. Я бы не хотела, чтобы он потерял над собой контроль посреди Ковент-Гардена в присутствии толпы избирателей.

– Понимаю ваши чувства.